Шрифт:
Закладка:
Резко и неожиданно упереться ногами в пол, чтобы обрести опору и тут же сильным рывком потянуть на себя левого бойца и… сделав встречное движение правой рукой, насадить его на стилет, целя в глаз. Убить удастся вряд ли, потому что руки скованы наручниками, но «ослепить» страхом и болью – возможно.
Боец взвыл, отпрянул, отпустил руку. Что и следовало ожидать.
Теперь, не раздумывая и не мешкая, ударить кулаком левой руки в переносицу правого противника. Ударить что есть сил, чтобы проломить хрящи, чтобы осколки под череп загнать. Так их учили на муляжах и учили на трупах. И его мышцы, его рука помнят этот поставленный инструкторами удар и теперь отработают его в полную силу без тормозов!
Хруст пробитой кости, вздох и падение тела. Уже мертвого. Не смотреть на него, не отвлекаться! Сделать два быстрых шага к третьему бойцу, ударить его по-простому – между ног, чтобы он согнулся от боли, и добить ударом кулака в основание черепа. Всё!
Окинуть взглядом поле боя.
Эти готовы. Тот, первый, который корчится на полу, зажимая ладонями лицо, безопасен. Но всё равно лучше подстраховаться, потому что раз в год даже грабли стреляют. Не должно оставаться в тылу живых противников, это правило без исключений.
Где Сергей Семёнович?
Вот он, стоит как прибитый к полу, пучит глаза, ничего не понимая. Нет, не боец, не «спец» – кабинетный «шпион», который всё больше бумажки перебирает и на ноутбуке стучит. Может, его чему и учили, только абы как, для галочки. А после он штаны в штабах просиживал, «аналитикой» занимаясь. В «поле» не ходил, в «боевых» не участвовал, зарубки на прикладе оружия не резал, товарищей не терял.
Визг! Сильно запоздалый…
Вероника! Ох, уж эти женщины. Когда ее кавалера смертным боем бьют-колотят – она криком кричит. Когда он освободился, своих врагов одолев – тоже! Вот и пойми их! Видно, страшно ей стало от увиденного, от мужских разборок. Надо ее успокоить, лишний крик теперь не нужен.
Обаятельно улыбнуться разбитыми в хлам губами. Подмигнуть подбитым глазом. Подойти ближе.
– Вероника, всё хорошо, всё кончено. – И, распахнув объятия, не очень сильно, но точно, ударить ее в висок костяшкой пальца.
Крик оборвался.
Вероника уронила голову на грудь…
* * *
– Ну что, поговорим, Сергей Семёнович?
– О чем?
– О самом насущном. О вас, обо мне, о планах переворота. О которых вы, возможно, осведомлены лучше меня.
– Нет, деталей я не знаю, только в общих чертах.
– Валяйте в общих. Если знать общую задумку, детали можно вычислить самому.
Молча смотрит на Веронику.
– Зачем вы ее?
– Радуйтесь, что не вас. Ни к чему ей слышать ваши признания. Это дело интимное, касается только вас и меня. Или вам свидетели нужны?
Сергей Семёнович отрицательно покачал головой.
– Тогда начинайте, у нас очень мало времени.
– Послушайте, давайте попробуем договориться. Я могу вывести вас отсюда.
– Это само собой. Но вначале ответы на вопросы.
Молчит, думает, прикидывает. А время тикает… Нет, так не пойдет, надо его поторопить.
– Вот часы. У вас две минуты на раздумье.
– А потом?
– А потом «горячий допрос». Знаете, что это такое? Это когда вас на кусочки нарезают. Ножом. Вот этим. Пальчики ломают… Мужского достоинства лишают… И вы начинаете говорить. Всё равно начинаете, но уже без пальчиков и мужского естества! Вам это надо? Откройте рот!
– Для чего?
– Чтобы кляп вам воткнуть. Вы же кричать будете от боли и страха. А нам шум ни к чему. Ну! У вас есть только два варианта: или открыть рот для кляпа, или для разговора.
Не верит… Люди никогда не верят в худшее. Это инстинкт самосохранения, который защищает. Все боятся, но никто не допускает самого страшного… Нет, так не пойдет. Иллюзий «языков» надо лишать сразу.
– Две минуты… Ваше время истекает.
Потому что для всех – истекает!
Подойти и уже без предупреждения и дополнительных угроз жёстко схватить пленника за руку, выдернуть из сжатого кулака мизинец и с хрустом переломить его. Пополам. Как карандаш.
Сергей Семёнович вскинулся, взвыл и тут же заткнулся, от удара в зубы.
– Я просил тишины. Рот вы открываете только для показаний. Какой пальчик у вас еще лишний?
Смотрит с ужасом. Из глаз текут слезы, из разбитого рта – кровь. Ему даже еще не больно, потому что адреналин, но ему уже страшно. Очень!
Схватить за еще один палец, надавить слегка, демонстрируя намерения. Демонстрация всегда важнее действия.
– Ну что, считаю до пяти? Раз!
Наращивать давление, чтобы больно было. Всё больнее и больнее. Это допрос еще не «по горячему», еще по «теплому» – «языкам» на фронте куда как хуже приходилось. Это, скорее, психологическое давление, хоть и на пальчик.
– Два!
Палец хрустнул.
Ну давай, давай, дозревай! Один черт – сломаешься! Или второй палец сломается! А потом еще один! Хоть все!
– Три!
– Хорошо, я скажу… Методы у вас!
– Такие же, как у вас! Просто мы местами поменялись… И от перестановки мест слагаемых, всё так сильно изменилось. Я слушаю! Только прошу без повторов и отступлений. То, что я знаю – не повторять. А чего не знаю, вы теперь быстренько расскажете. На всё про всё у вас пять минут. Через пять минут… Ну, вы понимаете!
Сергей Семёнович согласно кивнул. Потому что кабинетный работник. Потому что привык бумажки с места на место перекладывать. Пальчиками… Целыми…
* * *
Всё, теперь пора уходить и как можно быстрее. Потому что представился шанс! Может быть, мизерный, может быть, никакой, но нужно попытаться… Не себя спасая – вновь полученную информацию. Голову свою, которая как сейф.
– Вероника? Вероника!
Наклониться, приподнять, похлопать даму по щекам. Довольно ощутимо.
– Вероника! У вас тушь поплыла.
Распахнула глазки. Отшатнулась.
– Вы… меня…
– Я – вас. Для вашей же пользы. Зачем вам присутствовать при мужских разговорах? Давайте, приходите в себя, если не хотите остаться здесь навсегда.
Вероника в ужасе оглянулась по сторонам.
– Это вы… Их? Всех?
Как-будто она не видела, не присутствовала, не помогала. Ответить зло, чтобы пресечь разговоры.
– Нет, это они сами себя. Оступились. В жизни своей! Здесь война, здесь или я – их, или они – нас. И вас тоже! Решайте с кем вы?
Вероника еще раз взглянула на трупы. Усмехнулась криво: