Она глухо зарыдала.

— Понимаешь, мы с твоим отцом, — начала она.

— Я всё знаю. Он тоже вскоре умер.

Рыдания усилились.

— Перестань, — осадил я. — Слушай. Выслушай меня. Ты ещё жива — так? Здесь, сейчас ты жива? Ты дышишь и чувствуешь, верно?

Она молча кивнула.

— Так вот… — В темноте я подался вперёд. — Я перенёс тебя сюда. Мама, я даю тебе еще одну возможность. Лишний месяц или около того. Думаешь, я тебя не оплакивал? Я искал тебя, а потом увидел надгробный камень, который поставил Морфин, и подумал — тебя не стало! Эта мысль меня просто убила, поверь. Просто убила! Я не жалел денег и сил, лишь бы найти какой-то путь к тебе. Ты получила отсрочку — правда, короткую, очень короткую. Нынешний глава Отдела Тайн говорит, если очень повезёт, мы сумеем продержать каналы Времени открытыми два месяца. Он будет держать их для тебя два месяца, но не дольше. Ты нужна нам, живущим, ты нам очень-очень нужна.

— Мне трудно понять, что ты для меня сделал, — сообщили мне. Комнату медленно заполнил свет. Но не мой. — Ты даёшь мне еще немного времени, а время мне всего дороже и нужней, оно мне враг, и отблагодарить тебя, видно, не могу никаким способом. — Она запнулась. — А когда время пройдёт? Что тогда?

— Вернёшься в больницу, мам, в 1926 год.

— Иначе нельзя?

— Мы не можем изменить Время. Мы взяли тебя только на миг. И вернём тебя на больничную койку в тот же миг после того, как забрали. Таким образом, мы ничего не нарушим. Всё это уже история. Тем, что ты живешь сейчас с нами, в будущем, ты нам не повредишь. Но если ты откажешься вернуться, ты повредишь прошлому, а значит, и будущему, многое перевернётся, будет хаос.

— Два месяца, — сказала она.

Она говорила мне о своей жизни. О вечной осени. Говорила о пустынном мраке, об одиночестве, о том, как мал никому не нужный человек. Говорила о вечной, но растоптанной любви. И ещё — о своём новорождённом сыне, и какой он на ощупь, и о чувстве высокой судьбы, о неистовом восторге, с каким наконец-то хочется жить, оставляя позади все прежние печали. Она говорила и говорила, минут сорок, до хрипоты.

Пора. Я симулировал, что что-то пошло не так. Комнату тряхнуло.

— Мам, что-то пошло не так. И у нас теперь намного меньше времени.

— Мне плевать, что случилось, как и почему, — возразила Меропа. — Я знаю одно: я остаюсь!

— Мне тут сообщили, что скоро всё нехило рванёт и тебя при любом раскладе затащит назад, — ну не совсем скоро.

— Назад, в тысяча девятьсот двадцать шестой? На кладбище, под камень? — сказала Меропа, закрыв глаза. — Не хочется мне, Том. Лучше бы я про это не знала, страшно знать такое…

Голос её замер, она уткнулась лицом в ладони, да так и застыла.

— А может… — предложила она, и я увидел в её лице какой-то безумный запал. — Я же теперь здорова? Пошлёте меня назад здоровой? Я встану и утру могильщикам нос. Пойду в Лютный продавать ногти и волосы, как-нибудь скоплю на палочку, а там можно и посудомойкой в Дырявый Котёл. Только заберу тебя из приюта… Или… Я ведь чистокровная, приведу себя в порядок, найду какого-нибудь богатого полукровку, что хочет породниться с чистокровной, и здравствуй брак по расчёту. А может…

— Это всё невозможно, — отрезал я.

— Ну… а если?

— Мам, ты всё разрушишь.

— Что — всё?

— Связь вещей, ход событий, жизнь, всю систему того, что есть и что было, что мы не вправе изменить. Я могу умереть на прошедшей войне, твои внуки не родятся. Кроме того, я не всемогущ. Если я попытаюсь вас спасти — сюда явятся невыразимцы и авроры. Всех я не убью, только сам умру. Но я всё равно буду сражаться.

— Не надо! — Сказала она. — А если я убегу и вернусь без твоей помощи, Том?

— Хроноворот у них под контролем. Нам не выйти из этого помещения. Они решились на эксперимент, но держат его под контролем…

— Прости меня, Том. Очень не хочется умирать. Ох, как не хочется! Особенно когда знаешь, ради чего жить!

Я подошёл, стиснул её руку.

— А ты смотри на это так: тебе удалось небывалое — выиграть у смерти несколько часов сверх срока! Подумай об этом — и тебе станет легче.

— Спасибо тебе. А ты не слишком издержался? Есть чем кормить семью?

— Есть. Не переживай за меня, — серьёзно ответил я.

А сейчас настанет момент, ради которого всё задумывалось.

— Я так хочу сделать для тебя что-то. Чтобы скомпенсировать своё отсутствие рядом с тобой…

— Кое-что ты можешь сделать. Обряд материнской защиты.

— Я никогда об этом не слышала… И я… посредственная волшебница… И палочки у меня нет… А у тебя есть?

Я показал одну из своих палочек.

— Тебе ничего не надо делать, только искренне пожелай мне помочь, невзирая на свою смерть. И капни на зеркальце кровью.

Руны я уже нарисовал заранее, прикрыв штукатуркой. Ничто не надо пускать на самотёк. Кроме того, мне не нужна стандартная защита крови — Альбус и её пробьёт.

Она поранила палец о вилку и испачкала кровью зеркало. Потом в комнату вошёл один из моих големов, что был человекоподобным и носил одежду невыразимца. Он поднёс ей флакон с зельем. Она тут же выпила. Её состояние стало стремительно откатываться на прежний уровень.

— Прощай, Том! — крикнула она. — У тебя глаза отца!

Почти мгновенно она упала на пол.

Руны в комнате засветились — сначала я увидел это магическим зрением через штукатурку, потом штукатурка начала растворяться. Чем хуже становилось Меропе, тем лучше — мне.

Я подал Элисону сигнал. Белла и Лестрейнджи не дадут ему ступить. Хлопок. Меропа исчезла. Меропа оправилась в прошлое, чтобы оказаться там и тогда, откуда мы её взяли. В том же самом состоянии, в той же одежде и с теми же бактериями.

Что бы я сказал Альбусу при встрече? Она получила всё что хотела и умерла. Немногим так везёт!

Я корчился на полу. В комнату вошли мои новые големы и стали заталкивать меня