– Чем ты обработала рану? – спросил я старшую дочь Вышинских, а она лишь зыркнула на меня из-под рыжих бровей и сказала:

– Зачем вам это знать, доктор? Вы лечите своими методами, а я своими. Иногда помогают ваши, иногда мои. Только и всего.

Мне до ужаса хотелось прочитать внимательно каждую строчку, проследить за тем, как менялось мировоззрение Яна, но я вынуждена была листать страницы быстро, бегать по строчкам, почти ни на чем не задерживаясь. Тем не менее не могла не отметить, что все чаще в мыслях Яна появлялась Леона Вышинская. Если вначале он описал ее просто как одну из дочерей Вышинского, пожалуй, самую красивую, то чем дальше, тем больше времени он ей уделял. Писал о том, как увидел ее за завтраком или на прогулке вместе с сестрой, в деревне или на ярмарке. Одну запись я не смогла прочитать быстро, зацепилась глазами, смаковала каждое слово.

13-е

Пожалуй, стоит уже признаться самому себе, что я влюблен в Леону. Такого не случалось со мной с тех пор, как я закончил университет и перестал видеться с А. Думал, что никогда никого не смогу полюбить так, как ее, но вот появилась Леона, очаровала меня своей огненной красотой, приворожила не хуже лесной Зозовки. По ночам мне снятся длинные ее ресницы, тонкие брови, зеленые, как сама болотная тина, глаза. Я теперь стараюсь чаще бывать у Вышинских, принимаю каждое приглашение, а их все больше, и все чаще они подписаны рукой Леоны. Я чувствую исходящий от милых записочек аромат ее духов, будто она специально брызгает их на бумагу, и он сводит меня с ума. Если бы я не знал, что роль ведьмы в семье Вышинских отведена старшей дочери, думал бы на младшую.

Эта запись теплой лапой гладила мое сердце, каждая буква согревала изнутри, словно бы не я сейчас читала это, а сама Леона. Читала, находила подтверждение любви Яна, тому, что ее чувства взаимны.

И только взглянув на дату, когда была сделана эта запись, я вздохнула: до смерти Леоны оставалось чуть больше месяца.

21-е

По возвращении из города меня ждали дурные вести. Элена была больна, на нее напали. Зачем ей ночью понадобилось гулять по парку, никто не знал, сама она объяснить не могла, поскольку редко приходила в себя, металась в бреду. Рана на ее плече выглядела плохо: по всему похоже, начинался сепсис. И высокая лихорадка это лишь доказывала.

Агния, сидевшая у постели больной, когда я вошел, встала и склонила голову.

– Увы, тут я бессильна, – сказала она. – Рана ее нанесена не тем, с кем я могу справиться. Так что вся надежда на вас, Ян.

Волнение мое было велико, ведь я не мог не признать, что с местными болезнями Агния справлялась лучше меня. Тем не менее, я тщательно обработал рану, назначил Элене – тут шли названия препаратов на латыни, и я не смогла их прочитать. Посмотрим, что будет утром.

Я быстро пролистала дальше. Записи об Элене Ян делал каждый день, и если первые недели две у него никак не получалось вылечить ее, все, что он мог, это «не отпускать ее», то спустя две недели его стараний она буквально за одну ночь резко пошла на поправку.

3-е

Ночью меня разбудила няня. По просьбе Вышинского я теперь ночую в Большом доме на тот случай, если понадоблюсь Элене, поэтому няня прибежала ко мне быстро.

– Скорее, доктор! – кричала она, стучась в мою дверь.

Я выбежал из комнаты прямо в пижаме, даже халата сверху не накинул.

Элена была в агонии. Дыхание ее стало поверхностным, пульс почти не прощупывался. Пот лился с нее будто вода, простынь промокла, волосы слиплись. Няня протирала ее холодной губкой, я колол – снова непонятное название,– но сбить жар не удавалось.

Проснулись все Вышинские, выстроились в дверях, ожидая от меня чуда, но что я мог сделать? Повернулся к ним и покачал головой, давая понять, что бессилен и им нужно готовиться к худшему. Катерина повернулась к мужу, Михаил также обнял жену, и только Агния и Леона стояли одинокие. Я отвернулся, не в силах встречаться с Леоной взглядом, знаю ведь, как много сестра значила для нее.

И тем не менее Элена все никак не умирала. А когда в комнату заглянули первые солнечные лучи, наконец затихла. Я потянулся к ней, желая удостовериться в ее кончине, но вдруг нащупал пульс. Ровный, сильный. Дыхание тоже стало глубоким, будто Элена спала. Лихорадка начала уходить на глазах. Вместе с няней и Катериной мы переодели Элену в сухое, сменили постель. Я отправил всех спать, а сам остался с больной. Она спала глубоко и спокойно, будто кризис наконец миновал. Я верил, что теперь она пойдет на поправку.

5-е

Элена поправляется на диво быстро. Прошло всего два дня с тех пор, как я думал, что она умирает, а она уже встает с кровати, гуляет по саду. Все еще худа, шутка ли – столько пролежать в постели! – но на щеках уже появился румянец.

Андрей Вышинский благодарил за дочь, а я не знал, что сказать. Мне кажется, Элена выздоровела сама, я ничем не мог ей помочь.

Пытался расспрашивать Леону, как так получилось, что Элена была ночью в парке одна, но не получил ответа. Мне кажется, она знает больше, но по какой-то причине не хочет мне говорить. А я, честно говоря, не выпытывал. При моих вопросах она расстраивается, а мне хочется видеть на ее лице улыбку! Пригласил ее завтра на ярмарку в Степаново, говорят, там будет весело. Ей нужно развеяться после тяжелой болезни сестры.

Я на секунду отвлеклась от чтения дневника, посмотрела в грязное окно. Почему Леона не сказала Яну правду о том, кто именно напал на Элену? Не помнила сама? Нет, я же помню, значит, и она помнила. Не хотела, чтобы кто-то знал о том, в какое чудовище превратился ее брат? Но ведь Ян знал о Николае. Так почему же?

Увы, не знал этого и Ян. В его дневнике не было больше упоминаний об этом. Он писал лишь, что Элена быстро поправляется, а еще – что начала оказывать ему знаки внимания. Из воспоминаний Леоны я знала, что ее сестра уже давно положила глаз на Яна, но, видимо, до своей болезни она не показывала ему этого, а после стесняться перестала. Ян писал, что видит все эти намеки и не знает, как на них реагировать, чтобы не оскорбить Элену, но и не дать ей ненужных надежд.

А потом его срочно вызвали в город. Слава о докторе Коханском, сыне уже известного в этих местах хирурга, распространилась далеко за пределы поместья Вышинских, и когда один из высших чинов города сломал ногу, Яна попросили осмотреть его. И он уехал, а когда приехал…

26-е

Рано утром посыльный принес записку. Меня срочно просили вернуться в поместье, поскольку там случилось несчастье. Я еще не знал, что именно, но сердце защемило так сильно, что я собрался за пять минут. Просто побросал вещи в чемодан и уже бежал искать того, кто сможет отвезти меня в поместье прямо сейчас. Попросил только мальчика-посыльного передать записку господину Беляеву с обещаниями, что вернусь, как только смогу. Его состоянию уже ничего не угрожало, он держал меня при себе исключительно из страха. А я поддался, не вернулся вовремя, и без меня там что-то случилось.

Пока трясся в повозке, перебирал разные варианты. Думал, может быть, удар разбил старого Вышинского, он не жаловался мне на здоровье, но я замечал симптомы недомогания. Замечал, но не лез. Спросил один раз, он сказал, что меня позвали лечить его