— Ты нас не утопишь случаем? — съехидничал Семичастный. — Что-то боязно в такую погоду на лодочке кататься.

— Не верю, — улыбнулся я.

— Во что не веришь? — поднял бровь Семичастный.

— Не верю, что два председателя КГБ могут бояться на лодке ходить.

— Уел! — заключил Семичастный и махнул рукой. — Поехали, чего, ночи ждать, что ли?

Это он точно подметил, хоть и время сейчас самое обеденное, но темно из-за туч. Если еще и дождь пойдет, то вообще неприятно будет.

Лодку не унесло, и никто не угнал. Открыв дверь, она у меня спереди, откидывается часть лобового стекла и вперед, залезай, я пропустил важных гостей внутрь, а сам, взяв тряпку, протер стекло. Нормально, брызги сегодня, конечно, задолбают, но дойдем.

— А неплохая у тебя лодочка, писатель! — заключил Семичастный, осмотревшись в салоне. — Спать негде, конечно, но сиденья хорошие! Сам ставил?

— Сиденья сам, кабину бывший владелец еще установил, инженер с завода.

— Вот у нас инженеры, да, Сань? — обратился Владимир к Шелепину.

— Это точно.

И мы двинули в путь. Волна в нос была неприятной, но глоталась лодкой на раз-два. Шли не по центру, мало ли, не заметишь в такую погоду какой- нибудь «Окский» или «Волго-Дон», и амба. У первого силуэт низкий, на волне и не разглядишь. Мои пассажиры недолго наслаждались видами, что открывались с воды, сказалась усталость, да и укачало, наверное, оба вырубились буквально через час пути. Только бы бензина хватило, я в Угличе спросил на причале, послали лесом, а на заправку с канистрой идти было лень. Запас у меня большой, в носу бак встроен приличный, так что хватит.

Дорога заняла раза в полтора больше времени, чем в противоположную сторону. Гости даже выспаться успели, а вот я вовсю клевал носом. Когда входили в устье ручья, бывшие председатели встрепенулись и начали осматриваться.

— Какое местечко дивное! — восторженно провозгласил Семичастный. — У меня на Украине таких мест мало, нет там таких сосновых лесов, красота!

Ну, это он врет, есть там места не хуже здешних. — Да, Александр, у нас, похоже, еще тот эстет. — Каюсь, люблю, когда вокруг красиво, почему-то жить хочется еще сильнее в таких местах, — высокопарно заключил я. — Прибыли.

Дядя Коля, как всегда, встречал на берегу. Услышал, видимо, как мотор ревет. Что-то, кстати, за такую дорогу и правда громче работать стал, надо бы потом проверить.

Мы с ветераном еще летом смастерили небольшой причал, чтобы подходить было удобнее, к нему нас и привязал дядя Коля. Выбрались, и у меня сначала ноги не хотели разгибаться. Сказалась на мне дорожка, сказалась.

— Ну как, тяжко? — похлопал меня по спине дядя Коля.

— Вы, наверное, сержант Кудрявцев? — сразу спросил у ветерана Шелепин.

— Так точно, товарищ генерал!

Чего? Я как-то даже моргать перестал.

— Я не генерал, вы перепутали, товарищ Кудрявцев, — поправил Шелепин фронтовика.

— Никак нет, товарищи генералы, не перепутал! — бодро ответил дядя Коля и вытянулся во фрунт.

— Вы что, знаете нас?

— Конечно, о вас раньше часто в газетах писали, и портреты видел. Вы раньше были начальниками Комитета. Где сейчас, извините, не знаю.

— Но я же не генерал! — не унимался Шелепин.

— Когда вас назначили, это еще в пятидесятых было, были генералом.

— Вы правы, товарищ Кудрявцев, но я отказался от звания, возможно, зря.

— Конечно, зря, раз заслужили, то почему не носить?

Шелепин в той, моей прошлой истории все же пожалеет, что отказался от звания, доживать он будет очень бедно.

Дядя Коля позвал всех в дом, он генералов у себя разместит, а я буду ночевать в своей постели. На ужин заглянула Катерина, поздоровалась, спросила, как я дошел. Ужинать с нами не стала, более того, дядя Коля ушел к нам в дом, сказал, играть с малышкой. Все понял старый сержант правильно.

А бывшие генералы практически сразу набросились. Первым стал приставать Семичастный, этого я опасался, потому как фактов о его жизни знал гораздо меньше. Пришлось вспоминать, чтобы марку не терять. Начали сразу о главном.

— Почему ты решил сделать такое предложение именно мне и Владимиру? — Шелепин пристально смотрел на меня, а я сидел и понимал, что еще немного и вырублюсь прямо на стуле.

— Потому как не хочу видеть то, что видел там, — загадочно произнес я. — Скажу сразу, да и вам, наверное, спокойнее будет. Я ничего вам навязывать не собираюсь. Я хочу рассказать вам, как и что будет в ближайшее время и к чему это все приведет. Делать выводы, принимать решения — дело ваше. Не захотите, я навязываться не стану, понимаю свое место и свои шансы. Без вас, вашего опыта, ума что-либо изменить не выйдет.

— Ты рассказывай, чтобы нам вообще понять, о чем речь. Может, ничего и не надо менять, и ты все придумываешь?

— Товарищ Семичастный, у вас с собой пистолет? — спросил я и протянул руку.

— Откуда знаешь? — начал было генерал, но осекся. — Наградной.

— Я знаю. Я не для интереса, а для того, чтобы вы меня тут не застрелили.

— Это почему?

— Вы можете услышать что-то очень неприятное, решите, что я провокатор, и выхватите ствол, зачем рисковать. Главное, запомните сразу, мне ничего не нужно от вас в материальном плане, потихоньку, но я сам заработаю на жизнь. Как бы это ни звучало, но мне за Родину обидно.

Забрав пистолет у Семичастного и положив его на сервант, я начал рассказ. При первых же фразах пошли вопросы и уточнения, и рассказ сам по себе приобрел форму диалога.

— Какие нацисты на Украине? Ты сдурел, что ли? — Семичастный вскочил с места и угрожающе навис надо мной. Это мы как-то случайно зацепили происходящее в будущем.

— Обычные, с факельными шествиями по Крещатику, нацистскими знаменами и требованием перевешать всех москалей, — спокойно и даже безучастно ответил я, не обращая внимания на нервничающего генерала.

— Да ты сдурел, парень? Там в каждой семье кто-то погиб на войне! Какие нацисты?! — Семичастный заходил по комнате, жестикулируя.

— Да они там и сейчас есть, просто это не освещается. Отправьте группу парней куда-нибудь подо Львов, пусть поживут, понаблюдают. О настроениях расскажут. Конечно, они сейчас прячутся, а когда разрешат, точнее закроют на это глаза их будущие хозяева американцы, разойдутся так, что хрен остановишь. Знаете, что удивительнее всего? После переворота, который они устроили в две тысячи четырнадцатом, пришел один, простите, гандон, устроил геноцид русским и русскоговорящим вообще, а после него избрали нового. Вот тот вообще нечто. Мало того что являлся комиком, актером комедийного жанра, так был стопроцентным евреем. И, знаете,