Мэтт поспешил помочь мне. Мы поставили ворота на место, но не смогли найти шурупы, чтобы приладить петли.

— Можешь подержать? — спросила я.

Мэтт навалился всем весом на металлическую раму:

— Только недолго.

Я пролезла через забор и побежала к амбару. В качестве временного решения подойдет проволока. Схватив моток, я помчалась туда, где Мэтт с трудом удерживал ворота. Один страус клевал его шипастый ремень, другой зажал в клюве пучок волос. Мэтт отмахивался от них, и ворота заваливались на сторону.

Я пропустила проволоку через петли, закрутила ее и закрыла засов, наконец освобождая Мэтта. Темные пряди волос висели у него по сторонам лица, пучок съехал к уху.

— Таллула…

Я в ярости толкнула его.

— Это все дядя Стив! — Мэтт не сопротивлялся, и я снова толкнула его, на этот раз сильнее. — Он убил моих птиц!

— Знаю, — ответил Мэтт, стоически выдерживая мой гнев.

— Знаешь? И ты не остановил его?

— Я только… — Он поймал мою руку, замахнувшуюся на него. — Я сразу приехал сюда.

— Отпусти! — крикнула я, вырываясь. — Он убил моих птиц! — От мысли, что Мэтт увидит навернувшиеся мне на глаза слезы, я злилась еще больше.

— Извини, что не смог остановить его. Я искал Стива всю ночь. — Он снял резинку с растрепанных волос и надел ее на запястье, приглаживая пышную гриву. — Нашел его только утром около Медоубрук. Он стоял у ручья и произносил какую-то тираду. Я никогда его таким не видел. Он сказал…

Мэтт быстро пошел к моему пикапу; я последовала за ним, думая, что он упомянет о ремонте, который так и не сделал, но у него на уме было что-то другое.

— Открой капот, — попросил Мэтт, нетерпеливо постучав по металлу.

О шариковом шарнире, который обещал починить, он, видимо, забыл. Спасибо Рубену, а то мой автомобиль так и стоял бы на домкрате.

Я просунула руку в кабину, потянула за рычаг, и Мэтт поднял крышку капота. Я ожидала, что он спросит, закончил ли его отец работу, но он склонился над мотором.

— Стив сказал, что перерезал тормозные шланги, но они целы.

— Ночью меня здесь не было. Мой пикап стоял у дома Девона.

Мэтт поспешил к минивэну тети. Тормозные шланги были совершенно очевидно перерезаны, концы их болтались. Я представила, как тетя Кристина и мои двоюродные сестры утром садятся в машину, чтобы ехать в суд, как тетя Кристина жмет на тормоза в конце подъездной дороги, но автомобиль не слушается. Они могли пропахать шоссе поперек и приземлиться в пустыне с другой стороны с ушибами и переломами, а могли столкнуться с грузовиком, пролетающим по шоссе со скоростью сто километров в час. Я лишилась дара речи.

Мэтт потянул за какие-то провода.

— Я отсоединил аккумуляторные кабели, чтобы машина не заводилась. — Он вытер руки о джинсы. — Клянусь, я все починю.

— Зачем он это сделал? — Меня потрясло, что дядя Стив оказался таким злодеем.

— Наверняка он не понимал, что это машина Кристины.

— Это его не оправдывает, — заметила я.

— Черт возьми, Таллула, ты стреляла в него! — Мэтт оперся о минивэн, щурясь от солнца.

— Он сам виноват, я защищалась. Я понимаю, что дядя Стив взбеленился из-за наследства, но это не я писала завещание, а бабушка. Почему он ополчился на меня?

Мэтт вздохнул и глянул на дом.

— Если честно, я думаю, что ты вообще ни при чем. Подозреваю, что Стива бесят птицы.

Я сдержала злые слезы.

— О чем ты?

— Ну, не знаю, просто… Ладно, слушай, это может показаться безумием, но, по-моему, он завидует птицам.

— Ты прав, это действительно безумие.

— Не то чтобы он хочет жить в загоне. Просто им уделяется столько внимания, сколько Стиву никогда не перепадало, — объяснил Мэтт.

— Он так сказал? — Как бы дико это ни звучало, в душе я понимала, что разумное зерно тут есть.

— Не именно так, но мы дружим уже давно и много дерьма вместе съели. У меня возникло впечатление, что, говоря о твоей бабушке, Стив с трудом сдерживает гнев. А уж когда ты объявила, что продаешь ранчо, он совсем сорвался с катушек.

— Ты так думаешь?

— А метамфетамин только усугубил его состояние. Мне не надо было упускать его из виду после поминок. Он был не в себе.

Я подумала, что дядя Стив совсем неслучайно хотел убить именно Леди Лил. Она всегда была бабушкиной любимицей и каждое утро радостно приветствовала хозяйку. Меня она так не встречала. С тех пор как я получила водительские права и стала сама ездить в школу, бабушка выходила в загон еще до моего пробуждения. Вероятно, дядя Стив ревновал ее к птицам. Бабушка Хелен добрее относилась к страусам, чем к близким.

— Что еще он рассказал о прошлой ночи, когда ты нашел его?

— Какую-то невнятицу. Твердил что-то про водопровод, про электрощит. Не знаю. Он бредил.

Ну конечно, это дядя Стив выключил автомат. Однако это открытие ничуть не утешало. Без высоких оград ранчо казалось слишком уязвимым. Трупы трех умерших птиц лежали в загоне как предостережение.

— Где он сейчас?

— Говорил про Фресно, у него там подруга, что ли.

Ну и скатертью дорога. Я повернулась лицом к Мэтту и заметила его беспокойство. Они с дядей Стивом были лучшими друзьями почти два года.

— Должна сообщить тебе, что собираюсь выдвинуть против него обвинения. — Нехорошо, конечно, натравливать власти на родного дядю, но, по трезвом размышлении, для него, может, и к лучшему, если полиция запрет его в камере, пока он не совершил новых преступлений. — Я не хочу, чтобы его сажали в тюрьму, но…

— Неважно, — ответил Мэтт. — Он, видимо, уже на полпути во Фресно и здесь покажется не скоро.

Нас обоих не радовал такой поворот событий, и мы были одинаково расстроены невозможностью на них повлиять.

Я вздохнула, подавленная необходимостью похоронить трех гигантских птиц. Я думала подождать до захода солнца, чтобы не работать в самое жаркое время дня, но опасалась, что другие страусы будут клевать умерших, а я не вынесу этого зрелища.

— Что такое? — поинтересовался Мэтт.

Я объяснила.

— Давай я помогу.

— Не надо.

— Почему? — Он выудил из своей машины шляпу с широкими полями и натянул ее поверх пучка. Такие парусиновые шляпы часто носят фермеры, но на Мэтте, с его татуировками и шипастым ремнем, она смотрелась неуместно — он выглядел как хипстер, прикидывающийся наемным рабочим на ранчо. — Что ты так смотришь?

— Ничего, — ответила я.

— Думаешь, я белоручка? Пойдем,