– Яшка, – пролепетала Вовка, сглатывая.

Ее замутило так, что аж голова закружилась. В спину дул теплый ветер, и она слышала, как поскрипывают веревки на ветвях в жутком саду.

Среди деревьев стояла такая плотная дымка, что казалось, только сунься, и влипнешь в серый кисель. Не дымка, а настоящий туман, запутавшийся в ветвях сахарной ватой.

Тени бродили меж стволов, цеплялись за сучья, роняли на ходу сгустки-хлопья собственной призрачной плоти, и в потускневшей зелени яблонь казалось, что у них есть лица. Человеческие лица – одно уродливее другого.

– Вов, что с тобой такое?

Илья потянул ее за руку.

Вовка отвернулась. Во рту появился стальной привкус, и она поняла, что прокусила себе губу.

– Пошли отсюда, – только и сказала она.

Ни у дома, ни в подъезде они никого не встретили. Лёля с Митей их не ждали.

В квартире царила плотная тишина, какая стоит в жилом доме только посреди рабочего дня: ни крика, ни стука, ни пылесоса.

Пока поднимались по лестнице, Вовка посчитала квартиры, в которых еще кто-то мог жить – только бы отвлечься от воспоминания о жутком яблоневом саде. Из шестнадцати набралось всего шесть дверей с незапыленными ковриками. Попадались заколоченные или, наоборот, распахнутые. В щелях виднелись куски обоев, словно исподнее торчало из-под верхней одежды, и от такого невольного вторжения в чью-то когда-то частную жизнь Вовке становилось страшновато и неловко. Интересно, сохранилось ли что-нибудь в этих квартирах или их давным-давно разграбили, оставив одни голые стены да громоздкие шкафы, которые вытаскивать незачем, да и сил не хватит?..

Закрыв за Ильей входную дверь, Вовка выдохнула. Полуживой подъезд ее пугал: и как здесь не сходят с ума, в этом городе, который наполовину вымер?

И это не говоря обо всей прочей чертовщине, думать о которой Вовка сейчас просто не желала.

Она рассмотрела еще раз свой новенький телефон, покопалась в настройках, пытаясь переставить часы, которые все никак не желали показывать правильное время, а потом задумалась. 16:46. А что, если это – код от запертой шкатулки из бабушкиного серванта? Глупость, конечно, но вдруг? Все в этом Краснокумске, как будто специально для Вовки, странное…

Она опустилась на колени перед журнальным столиком, приподняла шкатулку и принялась выставлять цифры.

Один уже есть. Теперь шесть. Ну же! Вот. Так, теперь четыре. Готово. Осталась шестерка. Но где же она?..

Вовка крутила последний барабанчик туда и обратно, но цифру шесть как будто забыли. После пяти шла семерка, а ноль повторялся дважды.

В комнату зашел Илья. Заглянул через плечо, поинтересовался:

– Тебе помочь?

– Да тут шестерки нет, – пробормотала Вовка. – Я подумала…

– Сейчас, погоди.

Илья вышел, стукнул дверью – то ли ванной, то ли туалета, – а потом вернулся, сжимая в руках молоток и отвертку.

– Ты где это нашел? – удивилась Вовка.

– В кладовке. Отличный там набор инструментов, кстати. Ну-ка.

Он присел рядом, опустил шкатулку на пол, вдел в ушко замка отвертку и саданул по ее ручке молотком. Тоненькая дужка отлетела.

– Прошу, – Илья вручил Вовке шкатулку. – Пользуйтесь, пожалуйста.

– Фу ты, – заулыбалась Вовка. – Надо было сразу замок сбить.

В шкатулке, ровно как она и думала, хранились документы: бумаги, какая-то книжечка в кожаной обложке, бирка на растрепанной бечевке и пара фотографий. Сначала она не узнала людей на снимках, а потом всмотрелась в фотографию как следует и выдохнула.

– Кого-то узнаешь? – спросил Илья, потянувшись к бумагам.

Вовка перехватила его руку.

– Поставишь чай? Там же чайник работает?

– Вроде да. Сейчас посмотрю. Чай там точно был, я видел какие-то пакетики. Уж они-то, наверное, не испортились?

Он, скорее всего, улыбался, но Вовка в его сторону даже не посмотрела. Подождала, пока его шаги затихнут в коридоре и не зашуршит, разогреваясь, чайник, и снова взглянула на фотографию.

Свое открытие она не хотела делить даже с Ильей.

На нечетком, причудливо окрашенном снимке улыбалась семья. Бородатый мужчина в отглаженной рубашке, женщина с копной тугих кудряшек – наверное, химическая завивка – и ребенок, мальчик лет четырех в синем комбинезончике с вышитым слоном. Мальчонка улыбался дыркой от переднего зуба, послушно смотрел прямо в объектив, а мужчина приобнимал женщину так нежно, что по одной фотографии было ясно, как сильно он ее любит.

Настоящая идиллия.

Сначала Вовка узнала цепочку с подвеской-Козерогом, потом – мамины глаза, а дальше и папу под бородой, которой он не носил никогда.

С фотографии на Вовку смотрели ее собственные родители. Совсем молодые, почти незнакомые, и все же – ее родители. А на коленях у папы сидела вовсе не Вовка, а чужой мальчишка.

И Вовка даже не знала, что хуже: то, что у нее в альбоме есть похожий семейный снимок из студии (мама с папой держат ее у себя на руках, у мамы – прямые волосы и морщинки в уголках глаз, а у папы – чисто выбритое лицо), или то, что правый глаз у мальчишки на фотографии закрыт бинтовой повязкой.