люблю его, положим, что я люблю его. Мы пара. Он понимает меня, я его. Говорить с ним наслаждение. Идти с ним под руку, вдвоем в тиши ночи… – что может быть поэтичнее, теплее, лучше этого. Мы чувствуем мысли друг друга, и когда мы молчим, мы также счастливы вне времени и пространства, как когда говорим… О, какое наслаждение. Вокруг нас должна быть красота и уединение. У нас есть так много о чем переговорить и передумать. Ведь по бесконечной близости, полной, жгучей, прекрасной близости мы одни во всем мире. И мы отдаемся этой близости, и мы счастливы, как Боги, и в этом упоительном счастии мы черпаем новые силы для жизни, которая скоро вновь понесет нас дальше и выше, все прекраснее и лучезарнее».

Конечно же, во Флоренции Лидия Дмитриевна стала посещать дом Ивановых. Дарья Михайловна, как это обычно бывает, была «очень обрадована» и даже не подозревала, что страсть между ее мужем и гостьей разгорелась ярким огнем. Иванов в какой-то момент осознал это и решил, что так нельзя, и даже попробовал убежать от самого себя в Рим, но через два дня вызвал к себе Лидию Дмитриевну… Он понял, что ничего поделать с собой не может и во всем покаялся Дарье Михайловне, объяснив ей, что это «демоническое наваждение» скоро пройдет и что расставаться им вовсе не нужно. Но супруга самым неожиданным образом оказалась непреклонна и потребовала развода.

Вспоминая этот тяжелый период, Иванов писал:

«Властителем моих дум все полнее и могущественнее становился Ницше. Это ницшеанство помогло мне – жестоко и ответственно, но по совести правильно – решить представший мне в 1895 году выбор между глубокою и нежною привязанностью, в которую обратилось мое влюбленное чувство к жене, и новою, всецело захватившею меня любовью, которой суждено было с тех пор, в течение всей моей жизни, только расти и духовно углубляться».

К.С. Шварсалон тоже не отказал супруге в разводе, но это было дело небыстрое. В ожидании счастливые влюбленные вынуждены были прятаться сами и прятать ее детей, которых бывший муж-учитель хотел забрать себе. В это время у них началась пора скитаний. Весной 1895 года Иванов вместе с Дарьей Михайловной поехал через Берлин в Россию улаживать свои дела по разводу, а Лидия Дмитриевна, напуганная флорентийским землетрясением, перебралась в Париж. Там они съехались в июле 1895 года, чтобы осенью снова расстаться: Иванов поехал в Петербург улаживать формальности расставания с женой, а затем в Берлин. Почти год они жили в Париже вместе – с недолгими разлуками, связанными с летним отдыхом, а также с ее визитами в Женеву к отцу.

28 апреля 1896 года у них родилась дочь Лидия, будущая известная пианистка, ученица композитора-симфониста из Болоньи Отторино Респиги.

В 1897 году они переехали в крошечный городок Аренцано близ Генуи. Там, уже весной 1899 года, и застала будущих супругов новость о благополучном завершении ее бракоразводного процесса.

* * *

В августе 1899 года в нарушение всех гражданских и церковных законов, запрещавших венчанным супругам повторный брак, они были повторно обвенчаны в греческой православной церкви в Ливорно.

Свою дочь Лидию они крестили в конце 1900 года уже в Мюнхене. Дело в том, что и венчание и крещение не могли быть совершены без нарушения законов: дочь невенчанных родителей не могла быть официально признана их ребенком. Именно поэтому летом 1899 года Иванов заплатил большие деньги за получение нового паспорта взамен «утерянного», в котором уже не было пометки о первом браке, но и с ним всяких сложностей хватало, поэтому и пришлось ехать в Баварию.

Лидия Дмитриевна была женщиной независимой, самолюбивой и вызывающе умной, но при этом доброжелательной и открытой самым разным людям, начиная от утонченного петербургского эстета и кончая простой крестьянкой из деревни. Она была человеком ярким, сильным и талантливым. Философ Н.А. Бердяев, высланный из России в 1922 году и живший во Франции, писал о ней:

«Л.Д. Зиновьева-Ганнибал была совсем иной натурой, чем Вячеслав Иванов, более дионисической, бурной, порывистой, революционной по темпераменту, стихийной, вечно толкающей вперед и ввысь».

А вот портрет Лидии Дмитриевны, данный художницей Маргаритой Сабашниковой, первой женой известного поэта Максимилиана Волошина, эмигрировавшей в Германию:

«Ее лицо походило на лицо «Сивиллы» Микеланджело. В посадке головы было что-то львиное; крепкая прямая шея, отважный взгляд, а также маленькие, плотно прилегающие уши усиливали сходство со львом. Но самым своеобразным в ней были ее краски: волосы белокурые с розовым отливом, а кожа смуглая, благодаря чему особенно выделялись белки ее серых глаз. Она происходила из рода абиссинца Ганнибала, знаменитого арапа Петра Великого».

Сам Вячеслав Иванов восторженно писал:

«Друг через друга нашли мы – каждый себя и более, чем только себя: я бы сказал, мы обрели Бога. Встреча с нею была подобна могучей весенней дионисийской грозе, после которой все во мне обновилось, расцвело и зазеленело. И не только во мне впервые раскрылся и осознал себя, вольно и уверенно, поэт, но и в ней: всю нашу совместную жизнь, полную глубоких внутренних событий, можно без преувеличений назвать для обоих порою почти непрерывного вдохновения и напряженного духовного горения».

* * *

Закончив работу над диссертацией, Вячеслав Иванов в дальнейшем все свои жизненные интересы сосредоточил на религиозно-исторической и эстетической проблематике, на понимании истории мировой культуры и движения истории как религиозно-мифологического феномена. Он работал в Афинах, посещал Египет и Палестину.

В начале века он вместе с новой женой обосновался в Женеве, где изучал санскрит.

Ранние стихотворные публикации Иванова в русских журналах «Космополис» и «Вестник Европы» остались практически незамеченными. А вот его первый сборник стихотворений «Кормчие звезды», вышедший за счет автора в Петербурге в 1903 году, критика встретила вполне благожелательно.

Одновременно Вячеслав Иванов продолжал разрабатывать свои философско-религиозные исследования, связанные с античностью. Весной 1903 года в Высшей русской школе общественных наук в Париже он читал об этом курс лекций и там познакомился с поэтом В.Я. Брюсовым, с которым у него надолго завязались дружеские отношения.

Летом 1904 года Вячеслав Иванов с женой гостили в кругу московских символистов, где поэт и философ быстро приобрел заслуженный авторитет. В Москве он познакомился с Б.Н. Бугаевым (Андреем Белым) и К.Д. Бальмонтом, а в Петербурге – с Д.С. Мережковским, З.Н. Гиппиус и А.А. Блоком. Одновременно он начал сотрудничать в московском критико-библиографическом и литературном журнале «Весы», учрежденном В.Я. Брюсовым, надеясь сделать его рупором нового религиозного теургического[9] искусства. Однако его расчеты не оправдались,