разглядеть купола Гурат-града. Они казались маленькими и гладкими, как черешневые ягодки. – Подумала и рассмеялась: – Можно сказать, я видела Гурат-град. Издали, но видела.

– Прелесть, – восхитился Лутый.

– А ты откуда родом?

– Не знаю точно, – признался он, отхлебнув из кубка. – До пяти лет меня воспитывала тетка, и я даже не уверен, что она была мне родной. Она жила в Росте, это такой северный городишко.

– В городе? – поразилась Кригга, точно Лутый сказал ей, что вырос в княжьих хоромах. – Значит, ты городской?

– Ну как тебе сказать, – уклончиво отозвался Лутый. – Тетка жила в городских трущобах, а потом померла, и я оказался на улицах. Когда я чуть повзрослел, то ушел из Росты вместе с такими же мальчишками, сбившимися в ватагу. Ходили по деревням, озорничали и искали себе пропитания. К слову, многие потом тоже померли. – В его голосе не было грусти: Лутый говорил, как и всегда, весело и безмятежно. – Такое вот житье-бытье.

– Ужас какой, – протянула Кригга. – А как ты оказался в Черногороде?..

В подобных случаях Рацлава искренне жалела, что познакомила их.

Оба болтали без умолку. Перебивали музыку своими голосами, и Рацлава была бы рада залепить уши воском, но в палате горели лишь лампадки. Кригга сообщила, что они с Лутым обустроили этот чертог – крохотный, холодный и лилово-синий, позабыв, что последнее для Рацлавы ничего не значило. А Кригга продолжила рассказывать. Они задвинули двери сундучками, чтобы сюда не смогли пробраться драконьи слуги. Устлали тканью низкие столики, расставили на них блюда и кубки, разложили еду, разлили вино и мед.

Стоило Сармату и Ярхо-предателю отправиться на войну, как Лутый перебрался в верхние чертоги. Он надеялся, что сувары сочли его погибшим – мало ли, случайно сорвался в Котловину и сгинул. Спускался он только для того, чтобы переждать полнолуния или найти ученицу камнереза – Лутый объяснял, что пытался вытянуть из нее все знания, которые только могли им помочь. Он то умасливал Бранку, то доводил ее до белого каления. То описывал внешний мир, то угрюмо молчал, предвкушая собственную кончину.

Пока Лутый не узнал ничего существенного, но сдаваться не собирался.

Они с Криггой пересказывали полубыли-полусказки о пленных, которым удалось сбежать из Матерь-горы. Правда, как всегда добавлял Лутый, из них все равно никто не выжил, потому что сбежать – это лишь полдела. Убежать – по горам, когда воины Ярхо-предателя идут след в след – гораздо сложнее.

– …и так мой названый батенька Оркки Лис привез меня в Черногород, – закончил Лутый.

Рацлава чуть не взвыла. Надо же, как спелись за такое короткое время!

Она сидела отдельно, в углу, устроившись на ворохе подушек. Однако каждое слово отдавалось для нее гулом, как если бы она была совсем рядом.

– Пожалуйста, – взмолилась она, отнимая свирель от губ. Сама играла так ненавязчиво, что чужое ухо едва ли бы уловило хоть отзвук. – Потише.

– Но мы и так не громкие, – возразил Лутый, оборачиваясь: хрустнула ткань одежд, которые Кригга нашла ему в Сарматовых закромах.

– Не для меня, – фыркнула Рацлава. – Я же играю.

– Не хочешь отдохнуть? – предложил Лутый. – Ты играешь сутками. Не пойми меня неправильно, это славно, что ты следишь за Ярхо-предателем или упражняешься. Я, конечно, не знаю, зачем тебе столько упражняться, но…

– А что мне еще делать?

– Побыть с нами, – осторожно предложила Кригга. – Побеседовать. Как мы с тобой раньше.

– Раньше, – передразнила Рацлава. – Сейчас вас слишком много. И вы шумные.

– Не дело всегда сидеть в одиночестве, – заметил Лутый. – К тому же мы сейчас заодно, верно? Так зачем тосковать?

Рацлава хотела огрызнуться, что не тоскует, что она привыкла быть одна, когда другие балагурят, но сдержалась и согласилась сесть поближе, за стол – играть-то ей все равно не давали. Она сморщилась, будто под ней были иглы, а не стопка подушек, Кригга укрыла ее очередным покрывалом – в чертоге не становилось теплее от их дыхания, – и Рацлава пробежалась по ткани пальцами, ощупывая вытканные цветы.

Она ощутила тепло, исходящее от столика, – Кригга объяснила, что Лутый снял одну из нижних лампад и поместил среди блюд, чтобы лучше видеть в полумраке.

– А еще, – тихо проговорила Кригга, – мы накрыли лампадку кружевом. И сейчас повсюду – тени-узоры. Если бы ты только это видела!..

В ее голосе зазвучала грусть, и от этого точно холодом обдало. Кригга была славной девушкой, но Рацлаву скрутило от отвращения. Она поплотнее закуталась в покрывала, будто ткани могли стереть липкое сочувствие. Рацлава уже пожалела, что согласилась на разговор, и захотела снова спрятаться в углу, как и пристало паучихе.

Должно быть, это отразилось на ее лице: вклинился Лутый.

– Подумаешь, – засмеялся он. – Рацлаве Вельшевне доступно нечто куда более прекрасное, чем узорчики на стенах. Да, Рацлава Вельшевна?

Ей дали чарку с нагретым вином, которое марлы принесли до появления Лутого. Рацлава не перевязала пальцы, хотя на них появились свежие царапины: чарка, уже не обжигающая, но все еще теплая, переплывала из правой руки в левую. Держать было непросто, однако Рацлаве нравилось легкое покалывание.

Она жадно вдохнула запахи: гвоздика, перец и специи, которым она, пастушья дочь, не знала названия. Осторожно попробовала языком.

– А теперь, – вкрадчиво начал Лутый, – мы побеседуем. Точно добрые друзья. Согласна?

У Рацлавы друзей отроду не водилось, и она хмыкнула.

– Что за радость трещать втроем, как сороки?

– А ты когда-нибудь пробовала? – спросил он, и Рацлава была вынуждена признать, что нет. Лутый прищелкнул пальцами: – Именно.

Рацлава многое не пробовала в своей жизни. Любить. Бегать. Ходить босиком, срывать голос. Танцевать на ярмарках, хохотать до упаду и жалеть других. Она могла бы сыграть обо всем этом и выткать любое самое чистое, самое искреннее чувство – гораздо проще, чем испытать его самой.

Существовало довольно того, что она не делала.

И Рацлава не была уверена, стоит ли начинать.

Когда солнце замрет IV

– Что ж ты, князь, голову не бережешь? – сказал Хьялма, заходя к нему в шатер. – Это ведь самое важное.

Хортим лежал на постели, и его лоб, темя и затылок были перевязаны; обожженные лицо и шея утопали в слоях целебных мазей. Раньше лекари накладывали ему повязки на плечо и грудь, но прошло достаточно времени, и раны затянулись.

Завидев Хьялму, Хортим рванулся, чтобы сесть.

– Ну-ка назад, – сказал тот грозно, однако в глазах мелькали теплые искорки – Хортим так давно этого не видел, с самой зимы. – Как самочувствие?

Он ответил, что замечательно. Что полон сил и хоть сейчас бы ринулся в бой, но правда была в том, что, падая с коня, он сильно расшибся. Это на две недели приковало