— Должен же быть какой-то способ вытащить меня из этого. Должно же быть что-то такое, что позволит упечь его за решетку.

— Со своим ближайшим окружением он ведет себя очень предусмотрительно. Его политика — страх и подкуп. Мелкие сошки слишком ненадежны. У них нет никаких доказательств и реальных выходов на него.

— Я вхожу в его ближний круг. Жена, как никто другой, в курсе всех дел.

— Вы не будете выходить замуж за Фрэнка Моргана.

— Потому что он преступник? — с бьющимся сердцем спрашиваю я.

Скажи мне, что ты тоже. Скажи, что тоже хочешь меня, что для тебя это не просто работа, что ты захотел меня еще в тот раз, когда увидел в поезде, что…

У него дергается лицевой мускул.

— Нет, не только потому, что он преступник.

— Почему?

— Вы знаете, почему.

— Вы об этом никогда не говорили, — отвечаю я. — Откуда мне знать?

— Потому что ты — моя.

Это произнесено шепотом, но в номере стоит такая тишина, а мое сердце бьется так громко, что это вполне можно счесть за крик.

— Мне не хочется оставаться этой ночью одной, — говорю я, делая неуверенный шаг в его сторону.

Подойдя к нему почти вплотную, я останавливаюсь и, обняв его за шею, подтягиваю его голову к себе так, что еще чуть-чуть, и наши губы соприкоснутся.

— Ты веришь мне? — спрашивает он.

Да.

— Не больше, чем остальным. А ты поцелуешь меня? По-настоящему?

Вместо ответа он легко прикасается к моим губам и, обняв меня за талию, тесно прижимает к себе. Он целует меня с неожиданной нежностью, точно мы только-только узнаем друг друга, приноравливаемся друг к другу в объятии.

— У меня это не первый раз, — говорю я.

Мне кажется, я знаю его уже достаточно хорошо, чтобы не переживать из-за его реакции и не ждать осуждения. Но в то же время мужчины такие странные в этих вопросах, что невозможно предугадать, что он скажет.

— И у меня не первый, — с насмешливой улыбкой произносит он, ведя рукой по моей спине к застежке платья. — Сейчас начнутся сложности, — предупреждает он, расстегивая первую пуговицу.

— Сложностей я не боюсь, — шепчу я, целуя его в шею.

— Чего нельзя сказать обо мне.

Он расстегивает еще одну пуговицу. И еще одну.

Платье падает на пол.

Что меня больше всего удивляло в тех томных вечерах украдкой, когда мы с Билли валялись голышом на диване, пока его родители где-то прохлаждались, так это возможность чуть-чуть узнать другого — рассматривать веснушки на спине, прислушиваться к вздохам, ощущать дрожь тела, но в остальном все было загадкой. Мне казалось, физическая близость, возникшая между нами много лет назад, была ключом, дававшим доступ в запертую комнату, где хранится уйма интересного, тогда как на самом деле это была совсем другая комната — неинтересная, с продавленным диваном и скучным видом на дорогу.

Я не готова открыться Сэму целиком, и сейчас радуюсь тому, что между близостью телесной и душевной есть разница, и я могу выбирать, какую часть себя отдать другому, что есть свобода выбора.

Мы падаем на кровать, неуклюже шарим руками, и вот уже последняя одежда летит на пол, наши конечности переплетаются, и тут я хохочу во весь голос.

— Ты потрясающая, — шепчет мне Сэм.

Я улыбаюсь и, извернувшись, сажусь на него верхом.

— Мне хорошо, — говорю я, ловя его губы ртом.

С Билли было иначе. Возможно, кто-то скажет, что этот мужчина старше, он видел жизнь и сам все знает. А может быть, это я стала другой.

Несмотря на безумную ситуацию с Фрэнком, впервые в жизни я чувствую себя в ответе за свое будущее. Впервые, сколько я себя помню, я чувствую себя сильной.

* * *

— Так вот, насчет близости к Фрэнку, — я смотрю на потолок, моя голова лежит на согнутой руке Сэма. — Что, если воспользоваться этим? Я могла бы раздобыть для тебя информацию. Я могла бы…

— Абсолютно исключено. И не обсуждается. Даже не думай, что я позволю тебе подобраться к Фрэнку Моргану, чтобы упрятать его за решетку. Это слишком опасно. Он слишком опасен.

Я опираюсь на локоть и смотрю на Сэма, лежащего на спине.

— Запретишь мне?

— Ты знаешь, о чем я.

— Вообще-то нет. Фрэнк Морган — моя проблема. Мой отец взял у него взаймы. Такой, как он, так просто не отстанет. Мой долг — позаботиться о том, чтобы он оставил мою семью в покое.

— Это не игра. Он не какой-нибудь студентик, которого можно дразнить вырезом на платье и стыдливым румянцем. Это монстр. Он уничтожает всех, кто становится у него на пути. Его угрозы распространяются и на членов семей. На детей. Может, он еще не открылся перед тобой с другой стороны, но это только пока, потому что, если ты встанешь у него на пути, если полезешь в его дела, если будешь угрожать ему, он тебя убьет.

— А что он сделает с тобой? Если он такой страшный, как ты говоришь, значит, он не посмотрит на то, что ты — агент федеральной службы. Особенно если узнает, что ты кинул его дважды и переспал с его невестой.

— Я уже говорил, что это все осложнит.

— И теперь жалеешь? — спрашиваю я.

— Ничуть.