В каком-то смысле, то, что происходило вокруг нас и было моими воспоминаниями. Моё первое племя. Такое, каким я его запомнил. А сейчас, мы приближались к самому важному моменту в моей жизни. Здесь, на этом острове, под полной луной, мы впервые собрались все вместе. Нас было тринадцать, и мы все плыли сюда издалека. У каждого была золотая маска и чёрный балахон. У каждого был свой мотив и своя история. Но в тот момент, на вершине горы, спускавшейся склоном прямо в тихое тёмное море, мы были едины в своём порыве.

Здесь, в Альчере всё это было как вживую: вот, мы раскуриваем травы, играем музыку, танцуем, совместно камлаем. Вернее всё было ровно так, как я и помнил. Тринадцать фигур ело сырое, окровавленное человеческое мясо, пользуясь открывающимися пастями масок. Тринадцать фигур пило заккумов сок. Тринадцать фигур лишалось человечности и приближалось к богоподобию. Всеми возможными способами. В том числе и теми, от которых Феликсу стало тошно. Он стыдливо прикрыл глаза лапой и сказал:

– Боже! Я не могу на это смотреть! Скажи мне, когда это закончится!

– Тогда, боюсь, мы останемся здесь навсегда. А кроме того, вскоре ты начнёшь их не только видеть, но ещё и явственно слышать. А это, знаешь, порой даже хуже. Потому что странным звукам вне поля зрения...

– И что нам делать? На кой чёрт мы вообще смотрим именно это воспоминание?!

– Потому что оно оставило на моей памяти сильный отпечаток, и именно оно становиться местом перехода далее.

– Что значит, местом перехода?

– Каждая персональная зона реального мира, порождаемая разумом конкретного человека, представляет собой своего рода сингулярность. Внутри она может быть хоть бесконечной, если это позволит ресурс слабого биологического мозга. Но снаружи она так плотно прижата ко всем другим сингулярностям, что одну от другой не отличишь. Расстояние ничтожно мало. И, поэтому, мы можем шагнуть в любую другую зону, используя тебя как этакий камертон, что позволит нам синхронизироваться с конкретным сознанием-сингулярностью. Но сделать это мы можем не везде, а только в тех местах, где концентрация сознания слабее всего. Я называю такие места "переломными моментами", потому что именно переломные моменты жизни вызывают наибольший отклик и меньше всего контролируются в нашей голове. Понимаешь?

– То есть... Нам надо будет шагнуть прямо туда?

– Да, прямиком в ведьмин круг!

– Я могу закрыть глаза?

– Даже лучше, ты можешь превратиться в пистолет, mate!

– ...что? В какой пистолет?

– В какой захочешь. Можешь даже превратиться в тот, который больше всего соотносишь с собой. Главное представь его стреляющим, чтобы мы могли пулями пробить границу.

– Я ничего не понимаю, как я превращусь в пистолет?

– С помощью силы паука, который тебя укусил!

– Серьёзно?

– Нет, конечно! Феликс, не глупи, мы с тобой во времени сновидений, так?

– Вроде бы так.

– В мире снов твоё сознание может быть в той форме, в которой ты только пожелаешь быть. Хоть одушевлённым предметом, хоть нет. И в бытии неодушевлённой вещью, есть ровно одно преимущество, если, конечно есть тот, кто сможет тобой воспользоваться. Потому что вообрази ты себе во сне какое-нибудь оружие, ты им никого не убьёшь, даже если очень захочешь. А вот, если ты сам станешь оружием, то твоё сознание может в такой форме очень эффективно взаимодействовать с окружающей средой. Действительно устранить угрозу или, например, пробить брешь в тонкой материи глобальной сети сознаний... В общем, ты меня понял. Если не хочешь смотреть и своими ручками открывать нам проход дальше, возьми меня за руку, представь себя крутой пушкой и дальше я всё сделаю сам.

Не слишком доверяя моим словам, что для него, верно, звучали сейчас безумно, мой спутник осторожно взял меня за лапу и с опаской спросил:

– А я вернусь в обратную форму?

– Когда только захочешь.

– Обещаешь?

– Когда я тебя обманывал, mate?

Он покачал головой, грузно выдохнул и с усилием зажмурился. Мгновение и в моей руке лежал револьвер странного вида из чёрного металла, с причудливым светящимся неоном, узором. Я открыл пустой барабан всего на два патрона, но довольно больших, по диаметру не отстающих от снарядов немецкого Танкгевера восемнадцатого года. Я играючи материализовал два таких патрона в руке, пользуясь тем, что это было именно моим сознанием. И пихнул оба снаряда в пазы. Закрыл и снова крутанул барабан. Затем я взвёл курок и направился в беснующийся круг.

Стоило мне приблизиться, как лапы тут же потянулись ко мне, пытаясь увлечь в странный танец. Я привычными движениями уклонялся от любых прикосновений. Всё же, я был здесь не первый раз и знал, что нельзя позволить себе остаться здесь надолго. А уж тем более как-то общаться с "фантомами", образами реальных людей, которые могут быть очень даже агрессивны. По крайней мере, если они сами по себе запомнились теми ещё... добряками.

В участниках этого колдовского круга я был уверен. Уверен в том, что с ними лучше не связываться. Эти точно будут агрессивны и очень опасны. Ведь чем больше воля, тем более жутким будет отражение сознания в Альчере. Даже если это отражение всего лишь фантом. К сожалению, с одним, очень могущественным призраком, мне предстояло сразиться, чтобы пройти дальше. Потому что точкой соприкосновения является не место, но моё воспоминание о нашей первой с Зефиром встрече.

Его золотую маску я узнаю даже в темноте, что уж говорить о свете яркого костра, который делал блестящий лик несколько зловещим. Будто бы он был золотым демоном-идолом с древнего Урала. Сколько же сил мы тогда потратили, чтобы убрать эту сущность из реальности...

Впрочем, в конкретный момент, я об этом не думал. В