это заставляло меня ещё больше сомневаться в своей верности. Все эти зеленоглазые демоны, представители цивилизаций за гранью моего понимания, не имеющие конкретного вида заключатели сделок и прочие, прочие, прочие. За столько лет, я видел их немало. Но в том же Вигиланте было что-то... Иное?

Он казался служителем закона в хаосе высших сущностей. Неумолимого и безжалостного закона. Такого, как... судьба. Моя судьба была проста: править. Я не был рождён для этого, но жизнь меня привела именно к этой роли. Жизнь, а не Ванджина. Да, они дали мне призыв на сбор на мысе Миф-тёнгр. Они познакомили меня с шаманами с других краёв Земли. Но всё остальное мы делали сами.

Мы организовали наше общество и сделали его тайным органом управления мира. Мы принимали основные решения, и мы же сталкивались с их последствиями, пока Ванджина сидели себе у своего дерева в реальном мире и лишь изредка отдавали приказы. Мы были настоящей властью. Мы даже бессмертие себе добыли сами, без помощи наших покровителей, с помощью проклятия одного из членов совета, Либеччо.

Да, у этого психопата, решившего, что будет весело перебить народы, из которых он вышел, была крайне полезная функция в совете. Он, с помощью силы клеточной регенерации, делал нас не только вечно живыми, но ещё и вечно молодыми. А потому все считались с накатывавшим на него кровавым безумием.

Хотя, учитывая на то, что он вышел из древнего населения Мезоамерики, где вовсе не считалось зазорным убивать толпы рабов ради того, чтобы умаслить богов и отложить апокалипсис... Ну, есть причины, по которым он является таким. Думаю даже, есть причины, по которым он трагически заявляет, что Великая Война, как глобальное жертвоприношение, лишь немного отсрочила грядущий конец света. Что вот в этом, тысяча девятьсот двадцатом году он и случится. И ничто больше не сможет ему помешать.

Ха! Кому апокалипсис, а кому и освобождение. Так было всегда. Для меня – довольно скорая, по моим нынешним меркам, смерть всех тех людей, которых я знал при жизни в миру, оказалась глотком свободы. Я перестал связывать свою судьбу с одной лишь Австралией. Нет, мой путь теперь лежал рука об руку со всем человечеством. Я сочувствовал людям со всей планеты и заботился обо всех, о ком мне позволяла заботиться ситуация. Да порой надо было лить кровь, моря крови. Но кому от этого стало хуже? Безмолвным мёртвым, которые позднее возродятся. Или живым, которые прекрасно продолжали жить благодаря жертвам? Я думаю, ответ вполне очевиден и прост.

Что-то среднее между свободным и заботливым мной, и привязанным к старой культуре Либеччо, представлял Зефир. Он был рождён среди строителей мегалитов на Британских островах и всё ещё чувствует родство и в Англии, и в Уэльсе, и в Шотландии. Однако, мне кажется, что он всё же несколько утратил эту необъяснимую связь, делающую нас слабее. Он избавился от всего, что цепями держало бы его у земли и взмыл, вдохнув того же сомнения в божественном, что и я. И с этим новым воздухом свободы, он смог ощутить ту же заботливость, какая есть и во мне.

Мне очень нравится, что когда он поймал Йозефа, то он же его и великодушно пощадил. И даже получив дробь в спину, не так уж и сильно обиделся. Когда он в последний раз действительно сильно обиделся, двести тысяч буров согнали в концентрационные лагеря, где над ними жестоко издевались. Так что его текущая обида очень и очень милосердна.

Хотя он и не мог поступить по-иному, ибо оба чекиста были полезны для наших целей, а миссия опоссума состояла лишь в том, чтобы помочь им разделать с Котовым, играя наёмника. Всё же мне кажется, что не такой уж он и жестокий. Он искренне помогал и арабам, когда в очередной раз решил сыграть британского агента на ближнем востоке. Он же сам, на деле, заботился о своих людях. Даже когда мог бы кинуть их на произвол судьбы. Поэтому мне не было боязно передать ему в фиктивное ведение даже свою Родину, которую он потом, довольно милым жестом, назвал в честь меня.

Я просто знал, что ему можно доверить и довериться лично. Что-то такое же я чувствовал и в Феликсе. Он был наивен и слаб. Более того, он был лишь очередным инструментом в моих руках. Но избавленный от цепей своего наследия и одарённый куда большей ролью, нежели та, для которой он был рождён... он напоминал мне самого себя в прошлом. И этим был мне симпатичен ничуть не менее, чем Зефир. Я чувствовал себя наставником, примером и в то же время, вынужден был безбожно ему врать. От чего мне становилось даже немного не по себе.

Так, например, он слышал несколько иную мотивацию для моих действий:

– Значит, вы хотите помешать этим духам из Альчеры продолжать одаривать людей проклятиями?

– Да. – сказал я чётко и уверенно, зная, что моя трактовка событий понравится лису, – Более того, мы хотим избавить от проклятия вообще всех, кто ими сейчас обладает. Закрыть Границу смерти и оборвать любую связь с миром Воли или же Альчерой.

– И для этого нужен я?

– Без тебя я не доберусь до Мирового Древа.

– А что будет после того, как мы туда попадём?

– Договоримся с Ванджина. Это моя первоцель.

– Просто поговорить?

– Да, просто поговорить. Лично. Без этих команд из далека, которые они присылали мне до этого. И тут ты тоже можешь мне помочь.

– Чем же?

– Поможешь мне своей экспертной дипломатией.

– Когда она у меня стала экспертной?

– Это вот, сейчас твоя самая важная придирка, mate? – я улыбнулся и похлопал его по плечу.

Мы продолжали путь. Сначала он шёл по Австралийской пустоши, а потом, вдруг сменился зелёными холмами одного древнего острова, который в то время ещё был полуостровом. Такие переходы, без особой пространственной логики были типичны для личных пузырей в Альчере. Это было что-то навроде перехода между снами. Бац и