class="p1">Она не сопротивлялась, но и отзываться не спешила. Сидела, замерев, глядя широко раскрытыми глазами в пространство. У Кости побежали по спине мурашки, руки дрогнули, смыкая объятие. Он оторвался от ее ног, скользнул по диванным подушкам к ней ближе, прижался губами к губам. Провел пальцами по шее, по груди, заново встречая знакомые контуры, притянул к себе, упоенно вдыхая Верин запах. Расстегнул одну за другой маленькие пуговички на корсете, освободил ее из шелкового плена; платье осталось лежать на диване.

Он думал подхватить Веру на руки, унести в спальню, но она встала сама, повела его за собой. У нее была широкая кровать с прохладными белыми простынями, где они просторно поместились вдвоем, и Костя долго ласкал Веру, стремясь пробудить в ней такое же ненасытное желание, какое испытывал сам.

Она разрешила ему остаться, не уходить среди ночи. Костя долго лежал в тишине, прислушиваясь к ее дыханию. Убедившись, что Вера уснула, он поднялся, прошел по квартире, дотрагиваясь до ее вещей, перебирая платья в гардеробе. Смотрелся в зеркала, привыкшие к ее отражению, гладил флаконы на туалетном столике; поднял с пола туфли, сброшенные ею, покрутил в руках.

Потом вернулся, тихо лег рядом с ней. Долго рассматривал темные волосы, рассыпавшиеся по подушке, выступающую цепочку позвонков на теплой спине. В голове не было ни единой мысли, в теле бродила приятная усталость. Косте жалко было засыпать, расставаться с этим вечером, превращать его в воспоминание. Колеблясь между сном и явью, он посмотрел в окно, и ему померещилась там, прямо на темном небе, прозрачная радуга.

Эпилог

Ежегодный бал в Венской опере устраивали на Пепельную среду, в начале февраля. Со всего мира съезжались солисты, программа готовилась за несколько месяцев. В партере размонтировали кресла и уложили на их место доски, а поверх – паркет. Когда-то балы проводились в императорском дворце, потом их перенесли в театр, но старинный протокол соблюдался неукоснительно. Традиция прервалась в мировые войны, но потом возобновилась снова.

Протокол диктовал даже порядок танцев: первым шел традиционный венский вальс. Дебютантки в белых платьях, с цветами в волосах, выходили на него в сопровождении мужчин в смокингах и военных мундирах; обязательно присутствовали президент и премьер-министр – смотрели из директорской ложи.

Вера собиралась на бал дома, Костя уже уехал в театр. Она думала отказаться, но бал проходил под патронажем ООН, а сама традиция считалась объектом культурного наследия, и ей обязательно следовало быть. С самого утра она лежала на диване, задрав вверх ноги, чтобы не было отеков – хотела надеть открытые туфли. Платье выбрала длинное, струящееся, на бретельках-цепочках в мелкие камешки. Бал начинался в десять вечера; к этому времени Вера оделась, и, вызвав такси, спустилась вниз.

Звонить Косте и говорить, что подъезжает, она не стала: сама прошла в гардероб, сдала легкую шубку и направилась в зал. Кости нигде не было видно; Мейер суетился в толпе гостей, но сразу ее заметил.

– Мы зарезервировали для вас место наверху! – он поцеловал Вере руку, подхватил ее под локоть, увлекая за собой.

Она позволила себя увести, устроилась в ложе; партер оттуда напоминал шахматную доску – в черно-белую клетку из платьев и смокингов. С ней рядом расположилась делегация ЮНЕСКО, несколько спонсоров, и внезапно Вера увидела среди них Магнуса. Он обрадовался, протолкнулся к ней и изумленно выкатил глаза:

– Боже! Ты…

Вера погладила рукой выступающий живот, похожий на футбольный мяч.

– Да.

– И когда?

– В этом месяце.

Магнус покачал головой:

– Ну надо же! А твой… – он сбился, потом договорил: – Герр Садовничий здесь?

– Конечно. Он режиссировал концерт.

– Я тебя поздравляю, – Магнус никак не мог отвести глаз от ее живота, смотрел то на него, то на сияющее лицо Веры.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно! А ты? Твоему сыну уже сколько – месяц?

– Почти два.

Магнус полез за телефоном, показал фотографии. Малыша держала на руках остроносая девушка со светлыми кудрями. Сам он был толстощекий, немного хмурый – как бывают совсем маленькие дети.

– Они сейчас в Бад-Ишле. Там климат лучше. И ребенок не мешает работать.

– Я понимаю, – согласилась Вера. – А ты не скучаешь? Ты так хотел быть отцом!

Лицо Магнуса стало слегка брезгливым:

– Отец нужен ребенку, когда он взрослеет. Младенцу достаточно матери.

– Понятно, – Вера улыбнулась.

Коллеги из ООН подошли к ней, оттеснили бывшего мужа в сторону. Веру поздравляли, спрашивали, как она собирается назвать дочь. Они с Костей выбрали имя «Ольга» – величественное, княжеское, русское. Насчет того, что родится девочка, Костя не ошибся; Эстрелла подтвердила это, когда они вместе пришли на прием. Костя вообще не пропускал ни одного визита к врачу, дрожал над Верой, каждую свободную минуту старался проводить с ней.

Он быстро перебрался в ее квартиру, вернув свою театру, и они решили пока остаться там – места для троих на Марияхильфер вполне хватало. Им порекомендовали няню, и они заранее заключили с ней контракт, чтобы Вера могла вернуться на работу через месяц после родов.

В ложу заглянул Мейер, поманил Веру за собой. Она извинилась перед коллегами, вышла в коридор, застеленный ковровыми дорожками. На стенах горели бронзовые рожки, на потолках светильники – опера сверкала, как рождественская елка в сочельник.

Наверное, от этого света и музыки, лившейся со всех сторон, ребенок у Веры в животе задвигался, перевернулся, и она на секунду остановилась, прежде чем войти к Мейеру в кабинет. Там собрались их друзья: русские артисты из труппы, несколько человек из посольства, Гуннар Йонссон с Сельмой. Они стояли полукругом, но, увидев Веру, расступились, и перед ней оказался Костя. Он держал в руках охапку белоснежных мелких розочек и был похож на цветущий куст с торчащей поверх черноволосой головой.

Костя сделал шаг ей навстречу, протянул букет, и Вера взяла цветы, почувствовав, как по животу опять пробежало движение и стало немного больно. Такое уже бывало, и она привыкла; Эстрелла объясняла, что организм перед родами готовится – устраивает предварительные схватки.

– Сегодня большой день, – провозгласил Мейер, обращаясь к гостям, – и я имею честь вам объявить, что мы подписали с господином Садовничим контракт еще на один год. Он будет ставить у меня две оперы, и вы все, безусловно, пригла шены!

Раздались аплодисменты; Вера, обрадованная, обернулась к Косте и поцеловала его в щеку. Костя помотал головой, указывая глазами на Мейера – слушай дальше!

– Но это еще не все. Господин Садовничий, вам слово!

Все взгляды обратились к Косте; он выпрямил спину и запустил руку в карман смокинга. Вере хотелось, чтобы