Шрифт:
Закладка:
Ругаясь, он искоса взглянул на Дохэ, она снова ему улыбалась.
Дохэ никогда не прятала улыбки, всегда растягивала рот до самых ушей. Мужчин вроде Сяо Пэна такая улыбка сбивала с толку: казалось, будто он сегодня больше всех ее обрадовал или лучше всех рассмешил. Все эти годы Сяо Пэн силился понять: чем же Дохэ так выделяется среди обычных женщин? Казалось, есть у нее какая-то тайная история — Дохэ явно отличалась от других, но разница была такой неуловимой, такой ускользающей: только поймал, а она уже утекла сквозь пальцы.
— Дохэ, сядь, поиграй, я выйду за продуктами, — сказала Сяохуань, нашаривая ногой туфли.
Дохэ улыбнулась, покачала головой. Сяо Пэн заметил, что с сестрой Сяохуань болтает не так бойко, как обычно, а старательно выговаривает каждое слово.
— Садись, садись, мы тебя научим! — подхватил Сяо Ши. — В эту игру даже те, кто менингитом переболел, умеют играть!
Тацуру смотрела, как он тасует колоду. Дети — в школе, все, что нужно было постирать и погладить, уже и постирано, и поглажено, до ужина время есть. Она нерешительно села. Когда тянули карты, Сяо Пэн то и дело касался ее руки, бросая на нее быстрые взгляды. Сяо Ши то рассказывал что-то, то напевал, то хвалился, какие чудные ему выпали карты: Сяо Пэн с голой задницей останется.
Сяо Ши объяснял правила, а Тацуру кое-как пробиралась через его слова: половину сказанного упустит, половину поймет, а пока соображает, еще половина вылетит. Не успела она разобраться, что к чему, как дети вернулись из школы. Ученица среднего звена Ятоу вбежала в комнату вслед за братьями-второклашками. Тацуру торопливо встала, поклонилась гостям, чтобы дальше играли без нее, и скомандовала детям:
— Мыть руки!
Те неохотно поплелись на кухню. Вдруг Ятоу взвизгнула:
— Эрхай без спросу ест пан[73]!
Дети выскочили из кухни, Эрхай сжимал в руке витую пампушку, состряпанную непонятно из чего: толи лук завернули в тесто, то ли тесто в лук — лука на пол выкрошилось больше, чем теста.
— Положи пан на место! — кричала Ятоу, гонясь за братом.
Близнецы слушались «трижды хорошую»[74] Ятоу, словно маленького родителя. Дети забежали в большую комнату, и Ятоу приказала:
— Стой на месте, считаю до трех! Раз, два три!
Эрхай замер, и Дахай, улучив момент, выхватил у него пампушку. Тесто и так рассыпалось на части, да в него еще намешали столько лука, что пампушка, перекочевав в руки Дахая, тут же развалилась. Эрхай подскочил как ошпаренный, схватил брата за шею и вцепился зубами ему в плечо.
— Мой пан! Верни мой пан! — вопил Эрхай.
Сяо Пэн и Сяо Ши поняли, что это уже не игра — дети сцепились не на шутку, и бросились их разнимать. А потом спросили Ятоу, что такое «пан». Ятоу сказала, что это пампушка и есть. Это где так говорят? Не знаю. Тетя всегда так говорит. Сяо Пэн и Сяо Ши переглянулись: разве в китайском есть такое слово?
Поужинав, Чжан Цзянь и Сяо Пэн уселись за шахматы, а Сяо Ши наблюдал за игрой, готовясь заступить на место проигравшего. Сяо Ши спросил Чжан Цзяня, откуда же все-таки приехала их сестрица Дохэ, почему она пампушку по-иностранному называет? Чжан Цзянь, насупившись, уперся глазами в доску; то, что он пропускает вопросы мимо ушей, давно никого не удивляло.
Из-за швейной машинки подала голос Сяохуань:
— Что там такого сказала моя сестренка, что вы не поняли?
— Гладите, какой у Сяохуань слух острый! — улыбаясь, ответил Сяо Ши. — Машинка вон как стрекочет, а она все равно подслушивает.
Сяо Пэн громко сказал:
— Сестрица Сяохуань, мы тут никак не поймем, что говорит Дохэ.
— Никак не поймете? — переспросила Сяохуань. — Ну так я вам растолкую. Это она по-чепухляндски говорит! Моя сестренка бывала в Чепухляндии!
Сяо Ши и Сяо Пэн развеселились: какой сложный в этой Чепухляндии язык, почти как у япошек!
Они часто так перешучивались, и никто не допытывался, правду ты говоришь или выдумку, — повеселились, и ладно. Тацуру сидела на кровати в большой комнате, штопая детям носки, то и дело она вставала подлить мужчинам кипятка в чашки. Чая у Чжанов давно не пили: деньги, которые раньше тратили на чай, теперь шли на крупу. Осенью Тацуру собирала за городом специальные семена: если выварить их на медленном огне до желтизны, а потом залить кипятком, получалось очень вкусно. Но сейчас было только начало лета.
Пришла очередь Сяо Ши и Сяо Пэну играть, а Чжан Цзяню наблюдать за игрой. Он встал из-за доски и вышел в маленькую комнату посмотреть, какдети готовят уроки. Тацуру краем глаза увидела, что Сяо Ши пнул под столом Сяо Пэна, но тот не двинулся с места, а вот Сяо Ши встал, отцепил кнопку с портрета председателя Мао, что висел над обеденным столом, и положил ее на стул Чжан Цзяня. Тацуру сначала не догадалась, зачем это. Чжан Цзянь вернулся в комнату, хотел было сесть, и тут она поняла. Закричала, звонко и высоко, Сяо Пэн и Сяо Ши и думать не думали, что мягкоголосая сестренка Чжанов умеет так визжать.
— Эрхэ!
Чжан Цзянь обернулся. Дохэ с побагровевшим лицом метнулась к стулу и схватила кнопку, которая должна была впиться в Чжанцзянев зад.
— Уходи! Ты — уходи! — напустилась она на Сяо Ши.
Сяо Ши смущенно хихикал, тыча пальцем в Чжан Цзяня:
— Я пошутить хотел…
Дохэ вцепилась Сяо Ши в рукав, стащила его со стула и поволокла к двери.
— Ты уходи! Ты уходи!
Сяо Пэн остолбенел. Он никогда не видел, чтобы Дохэ сердилась. И не знал, что она такая сильная: Чжан Цзянь и Сяохуань вдвоем оттаскивали ее от Сяо Ши, но она так и не выпустила его рукав. По правде, на их участке всегда было довольно шутников, любивших поиздеваться над Чжан Цзянем. Одни сыпали ему в ботинки песок, другие тащили трикотажные перчатки из его ящика с инструментами. На политучебе вечно находился умелец, который рисовал мелом на спинке Чжанцзянева стула Чжу Бацзе[75] или обезьяну. А после того случая в клубе шутники еще больше оживились. Из всех знакомых Чжан Цзяня, наверное, один Сяо Пэн и понимал, что мастер Чжан вовсе не такой добродушный, как кажется. Он держится скромно и молчаливо только потому, что брезгует опускаться до других людей, будто есть у него на душе кое-что поважнее.
Но что? Эта загадка не
