У окна на скамейке сидел сторож, он завернул в газетку кусок горбушки и спрятал в тулуп.

— Дяденька, дай хлебца!

Сторож поглядел, встал. Хлопнула дверь, и Ленька стремглав отскочил подальше. Сторож стоял в проходе, большой, в тулупе. «Не даст!» — решил Ленька. Но сторож неожиданно подозвал мальчика:

— Иди, иди сюда, пацан!

Ленька подошел. Сторож — это был старый морщинистый дядька— достал вдруг газетку, развернул, осторожно разломил горбушку и подал одну половину Леньке. Ленька, не веря глазам, взял и — бежать от радости.

— Спасибо, дяденька! — издали догадался крикнуть он. Но сторожа уже не было. Пока Ленька раздумывал о том, что надо бы половину принести домой и дать Ване, кусок был съеден. И вот, чтобы не мучила совесть, опять пришлось петь частушку.

Да, но куда сейчас? Ваня, наверное, уже дома. Потому что когда уколы, то всегда последних уроков не бывает. Его, наверно, уже ломает, Ленька знает, каково бывает к вечеру после уколов. Голова так разбаливается, что хуже нельзя. И знобит. Вот его, Леньку, не будет знобить и спина осталась целая.

Сербиянка, сербиянка…

Ленька подул в замерзшие кулаки, у него не было рукавиц. У железнодорожных пакгаузов сегодня ни одной подводы. Круглый конский помет замерз, стал как каменный. Ленька долго пинал один катыш, оступился и подошел к складу сельхозснаба. Склад стоял на столбах. Маленьким под него вполне можно подлезть, а Ленька знал, где имелась ломаная половица. Прошлый раз там прямо на землю насыпалось льняного жмыху — вот бы и сейчас! Ленька насобирал бы и принес Ване, затопили бы печку, нажарили бы. Нет, сперва бы подмели в комнате, вычистили бы ламповое стекло и зажгли лампу. Клава с тетей Ниной пришли бы с работы и не узнали квартиру: все так чисто, светло и тепло. А они с Ваней спрятались бы за сундук, а после — р-раз. И выскочили бы.

Ленька оглянулся. Нигде никого не было. Только прошумел новый состав и вдалеке стрелочница обметала и чистила от снега свою стрелку. Ленька, замирая от страха, полез под склад. Ничего не было на земле, хоть бы одна крупинка! Ленька, ни о чем не думая, просунул руку в щель, около сломанной половицы. Там внутри он нащупал что-то твердое и вытащил: «Жмых!» Большая рубчатая плитка спрессованного льняного жмыха еле уместилась в сумку, пришлось вытащить хрестоматию и нести так, Ленька вылез из-под склада и припустил домой.

— Эх, Ванча, не мог убежать! — хлопотал он около своего друга. Ваня даже почернел за это время. Он сидел у холодной чугунной печки в пальто и в шапке. Сидел и дрожал, сидел и дрожал. Губы у него были совсем синие.

— Больно?

— Ихы, — кивнул Ваня.

— Надо бы физкультуру. Раскрутил бы руку-то в воздухе.

Ленька, конечно, понимал, что теперь легко советы давать. У самого-то ничего не болело и температуры не было. Зато болела душа, что-то будет завтра, когда придет в школу.

— П-п-после тебя еще два убежали, — еле выговорил Ваня.

У Леньки отлегло от сердца. Значит, не один! И он принялся наводить порядок в хозяйстве.

— Сичас, сичас! Вот печку затопим, согреешься, — утешал Ленька. — Колобку нажарим, и знай книжку читай!

Ваня, стараясь улыбнуться, стучал зубами Сичас! — Ленька начерпал ковшиком из ведра воды в чайник. — Во морозище! И в ведре ледяшки…

Круглую чугунную печку утром топили, но она остыла. Двери, правда, были обиты коленкором с куделей, но открывались прямо на улицу. Разве дураку какому-нибудь не понятно, отчего такой холод в квартире!

Тетя Нина и Ваня жили в той комнате, Ленька с сестрой в этой. Но все равно ведь ход-то общий. Да и еду Клава готовила вместе с тетей Ниной. В комлевской комнате стоял сундук, стол и Клавкина кровать. Ленька спал на этом сундуке, правда, приставляли еще две табуретки. У Леньки с Клавой хоть сундук и кровать, а у тети Нины один чемодан. Тетя Нина спала вместе с Ваней на полу. Клавка дала им одеяло и матрас, набитый соломой. Они и так еле выехали из Ленинграда, ничего не успели взять. А что и успели, то давно променяли на картошку либо на гороховую муку. И вот теперь у тети Нины тоже ничего не было, уж кто-кто, а Ленька-то знал об этом. Были только одни новые красноармейские рукавицы с пальцем для спускового крючка. Эти рукавицы принес Ванин отец, когда они еще были в Ленинграде, а он воевал там на фронте. Зеленые, мягкие, с теплой байковой подкладкой. Ленька и Ваня, когда не было тети Нины, часто вытаскивали их из чемодана и надевали по очереди. На каждой из них на белой байковой подкладке имелась надпись химическим карандашом: Ник. Сер. Это отец Вани. Николай Серегин. Где вот он тоже? Был под Ленинградом на фронте, а Ваню с тетей Ниной срочно эвакуировали. Уж сколько раз тетя Нина подавала в розыски! И все пока бесполезно…

Ленька выгреб из-под поддувала золу, открыл трубу. На столе лежала рубчатая, в клетку, плитка льняного колоба. Ленька делал вид, что забыл про нее. Сам же то и дело поглядывал на Ваню: доволен или нет? Но Ваня

совсем разболелся.

— Ты подожди, не плачь, — попросил Ленька. — Ляг да и полежи! Печку натопим, знаешь, как тепло будет?

Но Ване было совсем плохо, он дрожал и не мог шевельнуть рукой. Ленька просто не знал, что и делать.

Над сундуком висел плакат, а на плакате был нарисован Гитлер с растопыренными ногами. Штаны галифе у него лопнули как раз на самой заднице. Ленька и Ваня частенько лучиной тыкали в это место. Подпись на плакате они помнили наизусть.

Гитлер выдумал задачу, Взять Москву с Баку в придачу. «Вот я ноги раскорячу, Уж тогда не быть греху!» У вояки-раскоряки Разорвались швы в паху.

«Вот затопим печку, опять потыкаем», —