я прямо тут у него на глазах превращусь из отмороженного бандита в благонамеренного юношу, с которым можно поговорить о литературе и прочих интереснейших вещах. Одним словом он как истинный интеллигент, уж не знаю в каком поколении, был «за все хорошее и против всего плохого». Мда…! Тяжёлый случай.

— Давайте, Павел Степанович, я выскажу свои резоны, а уж вы потом определитесь — подвергнуть меня «остракизму» или простить в силу «обстоятельств непреодолимой силы».

Я, конечно, немного стебался над этим либералом «древнего мира», но он, похоже, воспринимал мой трёп серьёзно и поэтому кивнул соглашаясь.

— Начну с предыстории. Позавчера, трое из этих «почти детей» по наущению Фомы Хорькова, которого вы так трогательно жалеете, оскорбили и пытались запугать Серафиму Исааковну. Якобы она сманила из заведения мадам Щукиной Фроську с Сонькой. Согласитесь, грозить порядочной женщине, что ей не поздоровится, на детскую шалость совсем не похоже. Я за это «почти детей» немного покритиковал и сообщил им, что они ошиблись адресом.

— Я не знал. — растерянно произнёс Иванцов.

— А вчера «почти дети» пришли к нам на репетицию, поквитаться за обиды, за одним и вас попугать. Ну и Фома Хорьков по кличке «Хорь» вместе с ними заявился, заявить свои права на деньги Серафимы Исааковны. Как мне стало известно, Фома Хорьков по кличке «Хорь» был у местного авторитетного уголовника Сыча на подхвате. Присматривал за борделем Щукиной, чтобы она денежки вовремя отстегивала банде Сыча, за охрану. Но Сыча и еще двух «Иванов» грохнули, а более мелких уголовников полиция повязала. «Хорь» захотел сам стать «Иваном», тем более что его племянник Стёпка собрал небольшую банду несовершеннолетней молодежи. Вот их то и решил Хорь взять под опеку. Денежки подкидывал, поручения всякие давал, только мало. Он сам был мелким бандитом. Одним словом, готовил молодежь к большим делам.

Слушали меня внимательно, не перебивали и не переспрашивали, лишь Моня удивлённо таращил глаза.

— А когда Стёпка рассказал ему, что их побил какой-то пацан, да ещё и пригрозил, что и самому Фоме может не поздоровиться, то Хорьку ничего не оставалось делать кроме, как лично поучаствовать в разборках. Иначе урон авторитету. Вот он и припёрся, с револьвером в кармане. Ну и что мне делать было в этой ситуации? Не подскажите, Павел Степанович?

— Но можно было как-то договориться. Зачем же сразу избивать этого Хоря? — промямлил книголюб.

— Ну да! Ещё и прощения у него попросить за то, что он мне ногу чуть не прострелил?

— Зачем же утрировать. Можно было просто отпустить его, — настаивал на своём литератор.

— Отпустить и подвергнуть опасности Серафиму Исааковну, Фроську с Сонькой, да и вас тоже, любезный господин Иванцов? Отпустить и ждать выстрела из-за угла каждый вечер? В отличие от вас, Хорь прекраснодушием не страдает. Он уголовник и вашу жалость воспримет как слабость, а со слабыми уголовники не привыкли церемониться.

— А вы значит, показали ему свою силу.

Ну до чего занудный старик. Никак не уймётся.

— Любезный господин Иванцов. Вы же у нас литератор. Человек образованный и начитанный, владеющий словом. Вы на практике можете показать силу своего слова? У мадам Щукиной ещё много девушек симпатичных, которые хотели бы у нас танцевать. Вот пойдите и выберете парочку. А чтобы Щукина их отпустила, то примените силу своего слова и способность договариваться. Она не Хорёк, вас пристрелить не сможет.

— Я туда не ходил. Мне… — Иванцов замялся, вспоминая весь свой жизненный опыт и поражения.

— Вот и славно. Похоже, мы расставили все точки над «И», придя к полному взаимопониманию. Надеюсь вы и все остальные поймёте, что я вполне себе, «серьёзный и солидный человек», и что моя внешность обманчива. Согласитесь, что вы уже не воспринимаете меня как сопляка, который по какой-то причине вмешивается в вашу работу и даже делает кое — какие замечания. Не так ли, Арнольд Адамович? — я, постукивая тросточкой по левой ладони, уставился на Арнольдика своим фирменным взглядом.

Арнольдик взгляда не выдержал. Перестал ухмыляться, отвел в сторону глаза и суетливо стал стряхивать несуществующую пыль со своего рукава. Всё — таки слабоват Арнольдик. Обезвредив таким образом, въедливого старикана, решил всё — таки продолжить разбор «полётов».

— Прошу прощения, господа, мы тут несколько отвлеклись. У меня осталось всего пара замечаний. Во первых, нам нужен конферансье.

Увидев недоумение во взглядах, решил расшифровать слово в нужном ключе.

— Можно назвать его «ведущим». Он должен объявлять номера, представлять артистов и по возможности развлекать публику анекдотами, пока артисты готовятся к следующему номеру. Серафима Исааковна поиск такого говорливого типа придется поручить вам.

— Да есть такой человек, только где мы анекдотов столько найдем?

— Я думаю, что Павел Степанович сыщет в книгах или на, крайний случай, сам сочинит. Сможете, Павел Степанович?

Тот непонимающе посмотрел на меня, потом встряхнулся как воробей в луже и пробормотал:

— Попробую.

— Ну вот и отлично. И вот ещё что: нужны сценические имена нашим артисткам. Например: Фроська Метёлкина совершенно не годится, нужно что-то более красивое и благозвучное. Хм. Скажем, Флора Семицветова.

Все засмеялись и тут же стали придумывать забавные имена, но я веселье прекратил.

— И последнее на сегодня. Первый концерт будет у нас благотворительным. В пользу «Общества попечения о начальном образовании». Поможем господам «хлопобудам» господина Штильке.

— Кому, кому? — не понял Иванцов.

— «Хлопобудам», — усмехнулся я, забавляясь его недоумением.

— Какое отношение Василий Константинович имеет к этим господам?

Изумлению и возмущению рассерженного Павла Степановича не было предела. Как бы удар старика не хватил.

— Прошу прощения, Павел Степанович, но в слове «хлопобуд» нет ничего порочащего. Может оно несколько странно звучит, но означает всего лишь, что человек хлопочет о будущем. Знаете, чем занимается господин Штильке? Он делает всё, чтобы барнаульские дети получали образование. Дети же, согласитесь, и есть наше будущее. Так что господин Штильке самый настоящий «хлопобуд».

— Да откуда же вы взяли это слово? — возмущенно спросил старик.

— В книжке прочитал, — простодушно ответил я, глядя на него взглядом бравого солдата Швейка.

Упоминание о книжном происхождении несуразного слова заставило заядлого книголюба снизить градус возмущения. Я прямо воочию увидел, как завертелись шестерёнки в его голове в бесплодной попытке вспомнить об этом литературном шедевре. Просканировав собственную память и ничего не найдя, он задал вполне ожидаемый вопрос:

— Как называется книга и кто автор?

— Как книга называется, я