и налет скабрезности и приобрела имидж серьезного и талантливого ученого, создавшего сияющую стерильной чистотой лабораторию счастливого секса. Она ни в чем не полагалась на случай; ее [271]personality marketing[272] был продуман с самого начала. Она продавала даже собственную маркетинговую стратегию. Через полвека после начала своей коммерческой деятельности она представила на франкфуртской книжной ярмарке руководство по маркетингу – так сказать, «Текст Икс» по личному продвижению. В этом пособии под названием «Бизнес с наслаждением. Справочник по трудным сегментам рынка» Беате Узе описывает, как она сама – жена и мать, летчица, спортсменка и энергичная предпринимательница – сознательно стала лицом своего предприятия, чтобы выбить почву из-под ног критиков, не дать им ни малейшего шанса упрекнуть ее фирму в какой бы то ни было некорректности или сомнительности.

Но, несмотря на все ее усилия, она была излюбленной мишенью поборников добродетели. В 1951 году ее признали виновной в распространении безнравственной литературы и непристойных аксессуаров. Ее каталог, в котором «рекламируются более чем сомнительные товары, не отличается сдержанностью и деликатностью» – таков был вердикт фленсбургского суда шеффенов. По мнению судей, ее товары способствовали распространению разврата. Отягчающим обстоятельством было признано то, что эти непристойные товары рекламировала женщина, которая к тому же родилась в приличной семье и получила прекрасное воспитание. Кассационная жалоба была отклонена; судья подтвердил «бесстыдство» ответчицы, которая своим проспектом апеллирует к «похоти» и нарушает закон с вопиющим упрямством и нежеланием внимать голосу разума. Правда, следующая инстанция отменила приговор, сославшись на обнаруженные процессуальные ошибки, но подтвердила, что проспект «находится в противоречии со здоровыми взглядами населения на сексуальные вопросы». [273]

С тех пор жалобы следовали одна за другой. Из 2000 случаев возбуждения производства уголовного дела против нее 700 закончились судебным разбирательством. Благодаря выдающимся адвокатам и собственной ловкости она выиграла почти все процессы. Одно из самых частых обвинений заключалось в том, что она «сыпала» рекламу без разбора и таким образом терроризировала граждан, которым ее товары были не нужны, например католическую духовную семинарию. После этого обвинения Беате Узе стала использовать по два конверта: на внешнем отправитель по-прежнему оставался анонимом, на внутреннем она предупреждала получателя о «специфическом» содержимом послания и просила его тут же выбросить письмо, если он сочтет, что его пуританские чувства могут быть задеты. Если же он этого не сделает, вся ответственность ложится на него самого.

Первый секс-шоп в мире Беате Узе открыла в 1961 году за день до Сочельника. Это был умный тактический ход: она сделала ставку на то, что перед Рождеством люди обычно настроены относительно миролюбиво, заняты совсем другими делами и им не до протестов против нового типа магазина самообслуживания.

Германия тонет в грязи? Страх перед нравственной деградацией народа

Ожесточенное упорство, с которым после денежной реформы велась борьба с Беате Узе и многими другими «нравственными террористами», определило имидж пятидесятых годов и отодвинуло на задворки национального сознания светлые, проникнутые свободомыслием аспекты тогдашней жизни. Начало консолидации экономики в 1948 году совпало с новым «крестовым» походом – истерично-страстной «Борьбой с грязью и бульварщиной» и многолетней подготовкой принятого в 1953 году закона о защите молодежи от вредной литературы. Целая когорта поборников высокой нравственности нарисовала черную картину будущего Германии как раз в тот момент, когда это будущее для большинства граждан стало постепенно проясняться. До денежной реформы источником страха перед падением морали в Германии были «криминальные наклонности» большинства населения, занимавшегося уличной торговлей, воровством угля и спекуляцией на черном рынке. Когда же экономика начала возрождаться, а преступность пошла на убыль, страх за порядок сосредоточился на нравственности молодежи. Ее следовало защитить от вновь обретенной свободы.

Национал-консерваторам был чужд дух молодой республики. Либеральное влияние западных союзников, новые фильмы и книги, абстрактное искусство и джаз с его дикими, возбуждающими ритмами внушали им ужас и отвращение. Они – совершенно справедливо – опасались, что все это вызовет серьезные изменения в немецком обществе. Комиксы они называли «графическим идиотизмом», «похотливой безграмотностью», «прославлением насилия», «отравой для души» и считали «захватнической литературой», разносимой по стране в «авоськах оккупантских подружек», «опиумом для детей», «чумой» и «насилием над культурой». Случай, когда четырнадцатилетний подросток повесил пятилетнего ребенка на оконном переплете, потому что ему «просто захотелось посмотреть, как он будет висеть», объявили прямым следствием чтения комиксов. Учителя регулярно проверяли школьные ранцы детей на предмет наличия в них Микки Мауса, «Акима», «Зигурда», «Фикса и Фокси». Всю эту «гадость» изымали и периодически – по мере накопления – публично сжигали на школьном дворе.[274][275][276]

Наряду с комиксами общественность в первые послевоенные годы не без основания была серьезно озабочена «сексуальной распущенностью». Война сделала сиротами 1,6 миллиона детей, многие из которых даже не знали своей фамилии. Они – поодиночке или собираясь в шайки – кочевали по стране, грабили, хулиганили, занимались проституцией. Многие немцы не желали признавать эту удручающую анархию следствием развязанной Гитлером войны и отравления сознания населения нацистской пропагандой и винили во всем культурную интервенцию, обрушившую на страну лавины нравственной грязи и пошлости. Как будто не было ни «тотальной войны», ни тотального уродования детской психики, а затем – с крахом Третьего рейха – и чудовищного разочарования. Причиной «растления молодежи» объявляли «современную жизнь», причем в ход шли аргументы, которые использовали еще в Веймарской республике, клеймя и проклиная модернизм. Медленный подъем экономики и нормализация жизни с этой точки зрения трактовались не как перемены к лучшему, а как часть зловещего сценария, который еще до 1933 года любили называть «кризисом нашего времени».

Ганс Зайдель, главный коммерческий директор «Земельной рабочей группы по защите молодежи в Северной Рейн-Вестфалии» определил в 1953 году «кризис времени» характерным для данного культурно-реакционного дискурса образом: он, по его мнению, «изнутри отмечен историческим процессом отрыва современного человека от важнейших жизненных ценностей, который мы обозначаем такими понятиями, как материализм и нигилизм. Этот отрыв, несущий с собой одновременно и утрату естественных связей, прежде всего общности, означает как расслоение важных культурных смыслов, так и их перерождение. Так любовь перерождается в эротику, профессия – в ремесло, выбранное не по склонности, а исключительно из материальных соображений, физические упражнения – в спорт, музыка – в развлечение. Современная техника ведет к избыточному материализму и ускорению, порождая, с одной стороны, высокомерие, с другой – страх. Этот контекст включает и цивилизаторские влияния, а также процессы индустриализации и урбанизации, как и вообще денатурализации всех наших жизненных условий». [277]

«Денатурализация и вырождение», «отрыв от естественной общности» – с этой националистической точки зрения поощряемое союзниками приобщение к западной культуре по определению стало угрозой для молодежи. Поэтому упомянутый защитник молодежи, состоящий на государственной службе молодой Федеративной Республики Германия, и считал