«Вчера? А что было вчера?» Миронег отрицательно покачал головой.

— Крепко тебя по темечку приложили, — вздохнула бабка, морща крючковатый нос.

— А мои где? — повернул голову в сторону двери Миронег.

— А твои, то кто? — прищурила бабка выцветшие очи.

Простой вопрос, но сознание мутилось. Всплывал частокол верви, Радята с косой в луговой траве, крепкая землянка в лесной чаще, старый Корчун, склонившийся над бортью и шепчущий пчелам колыбельный заговор… Миронег зевнул, очи потяжелели.

— Отец Иаков покойничков велел к отпеванию готовить, — где-то над ухом полился голос старухи. — А броня новопреставившимся уж ни к чему. Стали стягивать. А ты возьми да стонать. А супружник мой Никифор, дьяк при церкви соборной, пойди да скажи о том отцу Иакову. Да тот велел тя тут, у нас, спрятать, покуда не помрешь али не очнешься да не скажешься, кто ты. Потому как ежели ты от Ингваревых, то одно, а ежели Глебов детский, то мало ли… какого нрава новый князь, мы ж пока того не ведаем… Времечко нынче, не приведи Господь, а вас всех в куче привезли, кто ж разберет — где чей. А ты в бреду уж седмицу, вторая пошла. То легчает, то опять бредишь. Только пьешь, а вчера хоть ушицу в тя залили, а так-то долго не протянуть, силушки неоткуда взять, — старуха все бормотала и бормотала.

«Глебовы, Ингваревы, седмица…» — плясали слова, теряя смысл. Миронег крепче и крепче уходил в небытие беспамятства.

— Поспи, милый, поспи, а я пока перевяжу, вишь, опять полилась, но не шибко, — старуха заработала бойкими руками. — Сейчас размотаю, промою, затянется. Как пес дворовый, отлежишься да снова побежишь со сворой гонять.

— Зубр.

— Что? — наклонилась к Миронегу старуха.

— Зубр, одиночка, со стадом не ходит.

— Охо-хонюшки, бредит сердешный, — вздохнула старуха. — А ведь, должно, жена где-то ждет, печалится.

«Жена!»

— Жена! — резко сел Миронег, не почувствовав боли.

Он вспомнил, все вспомнил! Его Усладу пробило копье, он не успел, не уберег, нет ему прощения. Почему подчинился этому князю? Миронег ему не холоп. У воев был долг пред Ингварем, а у Миронега был один долг — пред своей женой, и он его не выполнил. А она так просила сбежать, так молила вместе быть. Надобно было стоять подле нее, наплевав на все… По осени идти к Хопру, а не в Онузу, уводить ее прочь.

— Ну, ты чего всполошился? Оправишься да поедешь к жене, да к деткам, — ласково погладила по плечу Миронега старая Фотинья.

— Княжну где похоронили? — белыми губами прошептал Миронег.

— Какую княжну? — осторожно спросила бабка, пододвигаясь чуть ближе.

— Ус… Марфу, княжну Пронскую.

— Да Господь с тобой, — замахала на него Фотинья, — с чего ее хоронить. Жива живехонька, дай Бог ей здравия.

— Жива? — голова снова поплыла.

«Как она может быть жива? Или показалось… в пылу битвы чего только не покажется… Марфа жива! Жива!!!»

Миронег сгреб бабку в охапку, целуя в щеку.

— Ну, дурной, чего удумал, — беззубым ртом рассмеялась старуха.

— А где она?

— Кто?

— Княжна Пронская. Я ж в Рязани?

— Ты в Рязани. А княжна на вече была, про брата своего Глеба такие страсти сказывала. Такое сердешная пережила, не приведи Господь, Пресвятая Богородица защити, святые угодники…

— Ей поверили? — перебил Миронег.

— Так как не поверить-то, коли Дарен Кострица все подтвердил, а он муж почтенный, честный, про то здесь всем ведомо. Я его вот таким вот мальцом знавала…

— А княжна, она здесь, в Рязани?

— Отъехала она, сразу после вече. Сказывали, к постригу готовится, за убиенного брата молиться и грехи других братьев-душегубов отмаливать. Ей Ингварь приданое давал, замуж выдать хотел, а она ни в какую, от мира решила отгородиться. Оно и понятно, такая-то доля досталась. Охо-хонюшки.

— В какой монастырь?

Миронег свесил ноги, ощупав холодный пол.

— Ты чего удумал, ложись, — опять зашумела бабка.

— В какой монастырь?

— Откуда ж мне ведать, — пожала Фотиния плечами.

— А прознать про то нельзя? У меня тут серебро было, — Миронег пошарил по рубахе.

— Не было на тебе серебра, — поспешно отвела бабка очи.

— Я не в накладе, благодарствую за все, — как можно тверже произнес Миронег, — но мне крепко знать надобно, куда княжна выехала. — Мне дать больше нечего, но мне надобно узнать… Она жена моя. Узнай.

— Узнаю, узнаю, миленький. Ты покуда поспи, а я узнаю, — Фотинья уложила Миронега снова на ложе.

«Жива, жива!» — крутилось в голове.

Дверь скрипнула, это хозяйка выскользнула прочь.

— Бредит, — громко зашептала она кому-то, — про серебро свое спрашивал.

— Мы ему жизнь спасли, — отозвался ворчливый старческий голос.

— Никиша, давай вернем, грешно пораненных обирать.

— Ты над ним как курица над цыпленком квохтала, столько сил потратила, а теперь вернуть?

Миронег, сцепив зубы, поднялся, ноги дрогнули, но удержали. Шаркающей походкой он побрел по горнице на звук голосов, распахнул дверь. Старики испуганно притихли.

— Мне ничего возвращать не надобно, я и сам хотел вам отдариться, — сказал гость маленькому щупленькому хозяину. — Мне только надобно знать — в какой монастырь выехала княжна, и все.

— Прознай, Никиша, вишь, волнуется, — присоединилась Фотинья.

— Прознай, как будто я в княжьи хоромы вхож, — проворчал старичок.

— У отца Иакова поспрошай, — подсказала старуха, — вдруг ведает.

— Попробую. Так ты чей ратный-то будешь, кому сказываться? — с опаской посмотрел на гостя хозяин.

— Никому, я сам по себе.

Силы оставляли, и Миронег поплелся обратно к лежанке. «Надобно ее догнать. Она ведь думает, что меня убили. Она может постричься, тогда назад дороги уж не будет, мне ее не вернуть. Где ж сил набраться? Спешить надобно. Спешить». С этими беспокойными мыслями Миронег снова погрузился в забытье.

Ока осталась позади, перевозчик отчалил в обратный путь, Миронег тяжело забрался на коня и легонько пнул его в бока, направляя вперед. Этот коняга не был статным красавцем как прежний. Вернуть подарок жены можно было, только объявившись пред дружиной и князем, а Миронегу совсем не надо было, чтобы кто-то его