— Вот именно, — оживился Туаки. — Слушай, Мико, когда-нибудь наши предки состарятся, правда?

— Да уж в этом можешь не сомневаться, — сказал Мико.

— И им придется передать лодки нам, правда?

— Да. Так уж у нас повелось, — ответил Мико.

— Ну, так послушай, Мико, если бы нам с тобой объединиться и работать на одной большой лодке, а? Ведь могли бы мы это так сделать, а, Мико?

— Могли бы, Туаки, — сказал Мико. — Только куда же мы тогда денем твоих сыновей? Разве тебе не захочется, чтобы кто-нибудь из них ходил с тобой в море?

— Это у меня-то сыновья? — возмутился Туаки. — Слушай, да я скорее утоплюсь, чем женюсь на какой-то девке. В девках, Мико, проку нет. Я не женюсь ни на одной девке, можешь быть спокоен. Даже если мне дадут к ней в придачу океанский тральщик.

— Невесту с таким приданым, Туаки, ты, пожалуй, не скоро сыщешь, — сказал Мико. — Но, может быть, ты еще встретишь хорошую девушку, которая тебя полюбит, и тебе захочется жениться на ней, и если этим кончится, так, ясное дело, у тебя будут сыновья.

— Вот уж никогда! Да ну их к черту, — сказал Туаки. — Это ж настоящие акулы. Все они хороши до поры до времени. Улыбаются, заигрывают. А как поймают тебя, так ты сразу хуже бездомной собаки становишься.

— О Господи, Туаки! — сказал Мико, хлопнув его по плечу, и почувствовал, как от сердца немного отлегло. — Очень уж у тебя твердый взгляд на женщин, как я посмотрю. С такими убеждениями о сыновьях тебе, пожалуй, мечтать не приходится. Что ж, раз так, то мы, конечно, сможем объединиться.

— Да, а как же ты, Мико? — спросил Туаки. — Ты-то сам не женишься?

— Не похоже что-то, Туаки, — сказал Мико. — Разве что разыщу себе какую-нибудь старую каргу. Молодые-то на мою рожу вряд ли позарятся.

— А чем тебе твое лицо не хорошо? — загорячился Туаки. — Подумаешь, лицо как лицо. Никто даже внимания не обратит.

— Эх, Туаки! — сказал Мико. — И чего мы спорим без толку? Погоди, время покажет, кто прав. Если нас не переловят невесты и у нас не народятся сыновья, мы и объединимся. Вы сегодня на Саунд собираетесь или через Балливан пойдете?

— Не знаю, — сказал Туаки. — Да мы с вами еще увидимся. Перед выходом в море мы ведь узнаем, когда ваш дед ветер разнюхает.

— Ну, значит, тогда и увидимся, — сказал Мико на прощанье, когда Туаки свернул к своему дому.

Он не обернулся, и Туаки постоял, глядя ему вслед спокойными, серьезными глазами.

«Хоть рассмешил я его немного, и то хорошо», — подумал он. Постоял немного, подождал, пока Мико завернул за угол, и тогда, засунув руки в карманы, пошел к своему домику, и еще издали услышал истошный голос матери, костившей кого-то. Он так и представил себе, как на ее худое лицо свисают волосы, когда она, нагнувшись к очагу, вытаскивает из него обед.

— Бе-бе-бе, — передразнил Туаки и, войдя в дверь, метко закинул свою кепку на крюк, вбитый над столом, стоявшим в дальнем углу кухни, и сказал громко и повелительно:

— Обед готов, а, мать? Обед-то готов, я спрашиваю?

Она сразу же притихла и занялась им.

«Только так с ними и можно, — подумал Туаки, придвигая стул к столу. — Стоит только прикрикнуть да быть потребовательнее, и они моментально становятся шелковыми».

Он подмигнул отцу и потер руки. Мать подошла к двери и пронзительным голосом, который и мертвого разбудил бы, стала сзывать к столу братьев и сестер Туаки.

Мико еще издали учуял носом, что в доме жарят лук. Значит, сегодня жареная грудинка с луком. Ему и в дом не надо было входить, чтобы увидеть ее на сковородке. От одного этого ему стало приятно. «Ужасно, как это я могу есть даже в такой день. Верно, это оттого, что я такой большой. Память Питера я этим не оскорбляю».

Он вошел.

Мать стояла, нагнувшись над сковородкой. Томми сидел за столом спиной к окну. Раньше здесь было место отца, пока Томми не разъяснил, что ему обязательно нужно сидеть у окна, где больше света, чтобы читать свои книги даже во время еды. Ему столько нужно учить, ему нужно заниматься все время, иначе ему не вытянуть. Микиль посмеялся и уступил почетное место. Микилю было все равно. В конце концов стол существует для того, чтобы ставить на него тарелки во время еды. Сейчас Микиль сидел в глубине кухни, у очага, заложив ногу на ногу и переплетя пальцы рук, закинутых за спинку стула. Он поднял глаза на Мико и с некоторым беспокойством стал всматриваться в его лицо.

Слышно было, как в комнате наверху возится дед.

Когда Мико вошел, все трое посмотрели на него. Он спокойно встретил их взгляды, снял куртку, повесил за дверью и сел за стол напротив Томми.

Томми снова углубился в толстую книгу, которую держал на столе перед собой. Наступила тишина. Слышно было только, как шипит на сковородке грудинка с луком. Он догадался, что до его прихода они о чем-то говорили и что они замолчали, когда услышали его шаги по камням перед домом. Ему было все равно.

— Ты не был на похоронах? — обратился он к Томми вполне спокойно.

Томми поднял брови и посмотрел на него.

— Нет, — ответил он, — не был.

— Почти все студенты были.

— Что ж, наверно, они с ним дружили.

— Ах вот оно что! — проговорил Мико и умолк.

Он мог бы ему возразить, да что толку? Он почувствовал, как шея у него начинает багроветь. «Ну-ка, полегче, — сказал он сам себе. — Еще не хватало, чтобы я вымещал свое горе на Томми».

— Вот и готово, — объявила Делия и понесла горячую тарелку на стол, прихватив ее фартуком, чтобы не обжечь пальцы.

Она поставила тарелку перед Томми.

— Двигайся к столу, Микиль, — сказала она и потом, обращаясь к Мико: — Скажи своему деду, что ужин готов.

Мико откинулся на