Макс откинулся на спинку кресла.

– Какого черта вас заставляли это делать?

– Иногда в наказание. Порой – как способ обуздать наши «неестественные» желания. А за пределами Аляски тренер Браун, самый главный засранец-мудак, учил нас использовать для этих целей холодный душ.

Макс уставился на меня.

– Что?

– Хреново звучит, верно? – Я мрачно улыбнулся. – Уже испугался?

– Не дождешься. – Он не улыбался. – Я никуда не уйду, Сай.

Я на мгновение закрыл глаза. Переполнявшие чувства окатили согревающей волной, разлив в груди приятное тепло, и глаза зажгло от непролитых слез. Я глубоко вздохнул и начал с самого начала.

Я рассказал ему, как смерть мамы изменила отца, пробудив в нем самое худшее. Он всегда отличался какой-то нетерпимостью ко всем: к остальным женщинам, кроме мамы, к беднякам, к людям с другим цветом кожи. Он считал, что стать геем – осознанный выбор; пощечина самой природе и угроза наследию семьи. Еще до того, как я достиг половой зрелости, стало совершенно ясно, что выходящие за рамки дружбы отношения с мужским полом неприемлемы. И когда оказалось, что мне все же нравятся мальчики, подростковые годы наполнились смятением и страхом.

Я объяснил, что Эдди получил имя отца вместе с прилагавшимся к нему ореолом власти. Но поставленный диагноз сломил папу. И он переложил всю тяжесть семейного бизнеса и наследия на меня.

Я рассказал Максу о Бенингтонской школе-интернате и придуманных подружках, о которых привык говорить. На самом же деле я напивался на вечеринках и при любой возможности крутил шашни с парнями в темных коридорах или на пустых парковках. Мы занимались всем, кроме секса, потому что это казалось уже чересчур.

– Я думал, если не будет серьезных отношений, даже если отец узнает, то не посчитает все это чем-то скандальным.

– И он узнал, – проговорил Макс.

Я кивнул.

– Я мысленно казнил себя за то, что он подумает. Я находился от него на расстоянии в полторы тысячи миль, но все еще жил по его правилам. Поэтому много пил. Чтобы позволить себе замутить с парнями, а после прикрыть стыд. Но выпивка сделала меня беспечным.

Макс откинулся на спинку кресла, словно собираясь с духом.

– Мои оценки начали падать, и я стал пить еще больше. В Бенингтоне учились лишь выходцы из богатых семей, но наши деньги стояли особняком. Один из тех парней, с кем я обычно развлекался, рассказал сестре, что обменялся минетом с Сайласом Маршем. Она сообщила об этом отцу, который, как оказалось, состоял в комитете по федеральному регулированию и работал с «Марш Фарма». Он играл в гольф вместе с моим отцом и как бы мимоходом предупредил: если я еще раз подойду к его сыну, он вызовет полицию.

– Вот дерьмо, – проговорил Макс.

– Отец велел немедленно возвращаться домой, – сказал я. – Месяц спустя я познакомился с тренером Брауном. Еще через две недели оказался на Аляске.

Макс кивнул, плотно сжав губы.

– Ладно.

– Полгода, – проговорил я. – В самый разгар зимы, когда почти нечего есть. Нас заставляли ставить силки на белок и кроликов или ловить рыбу в проруби. Холод стал нашим постоянным спутником. Боже, да я почти забыл, что такое тепло.

В горле пересохло, и я с трудом сглотнул. Я никогда никому не рассказывал то, что собирался сейчас сказать. Ни разу за семь лет.

– Нас заставляли смотреть фильмы о парнях… чтобы понять, возбудимся ли мы, а потом применяли электрошок. Они называли это усилением отрицания. Чтобы «исправить» в нас то, что в какой-то момент «сломалось».

– Подожди, постой… Эти засранцы применяли электрошок? – Голос Макса дрогнул, и он прикрыл рот рукой.

– Боже, Макс, не плачь, черт возьми, или я никогда не закончу.

Он покачал головой. Сквозь навернувшиеся на глаза слезы пылала злость, – точнее, ярость.

– Продолжай, – процедил он, стиснув зубы.

И я рассказывал дальше. Об избиениях, оскорблениях и принудительных ночных походах через лес с тренером и наставниками, которые все время кричали, какие же мы ничтожные.

– Зачем? – внезапно спросил Макс, буквально дрожа от гнева. – Для чего походы?

– Под воздействием холода, усталости и недомогания наставления глубже западают в душу. В нашем случае всего этого хватало с избытком. В полубреду. На грани переохлаждения. Больше всего это напоминало сон. И в него просачивались все ужасы, о которых нам рассказывали. Обессиленные, подавленные, мы мечтали только о том, чтобы все закончилось, уже не заботясь о собственном «я». Не сомневаясь, что намного проще следовать предложенному ими пути, чем продолжать борьбу. К тому же многие из нас и не хотели бороться. Нам обещали… – У меня словно ком встал в горле. – Если мы изменимся, то нас будут любить. И мы сможем поехать домой.

Закрыв глаза, Макс снова покачал головой.

– Боже, Сай…

– Вот чем они нас брали, – проговорил я. Черт побери, у меня дрожали руки, а в груди поселилась какая-то тяжесть. – Всех семерых… в Чисану отправили родные. Не знаю, кто уж где раздобыл программу Брауна. Но записали нас всех добровольно. Никто не приставлял пистолет к головам родственничков. Они хотели, чтобы мы прошли через подобные муки. Там, посреди гребаной стужи… – Я стиснул зубы, но это не помогло сдержать навернувшиеся слезы. – Один мальчик… Тоби. Боже, кажется, ему было всего тринадцать. Он плакал каждую ночь. И чуть не умер. Мы все заболели… потому что родные отправили нас туда.

Макс молча поднялся с кресла и сел рядом со мной. Он обнял меня левой рукой, а правой сжал мою ладонь. Я крепко вцепился в него. Макс. Мой чертов якорь. Несмотря на то, что буря, годами бушевавшая где-то внутри меня, наконец-то стихла.

– А что, черт возьми, нам еще оставалось думать? – спросил я. Слезы текли, не переставая. – Что Браун, вероятно, прав. Зачем бы тогда родители пихнули нас в это дерьмо, если бы не думали, что все для нашего же блага?

Шесть месяцев. Сто восемьдесят дней. На меня нахлынула гнусность всего произошедшего, поднялась во мне и, наконец, вырвалась наружу потоком слез, уносящих терзавшую изнутри боль. Накатила, словно снежная буря. А Макс просто сидел рядом. Поддерживал меня, повторяя лишь:

– Я здесь. Рядом. С тобой.

Я плакал, как сопливый ребенок, пока не почувствовал, что меня вот-вот вывернет ему на колени, как я и предсказывал.

– Черт, не могу… остановиться, – всхлипывая, выдавил я.

– И не нужно, – проговорил Макс. – Не стоит. Просто отпусти то, что случилось.

Я думал, что никогда не смогу вычистить из себя Чисану. Но мало-помалу рыдания стихли. Казалось, будто меня вывернули наизнанку. Но мне полегчало. Рана вскрылась, и яд выплеснулся наружу.

– Пойдем, – проговорил Макс, помогая мне подняться. – Где в этом высотном дворце находится ванная?