Нацумэ Сосэки

Оказалось, это не так уж и больно.

Пламя медленно растеклось по моим пальцам: на ощупь будто в горячее масло окунули руку. В некоторой степени это было даже приятно, если не обращать внимания на несильное жжение и не вспоминать о том, что после всего этого останутся слабые ожоги. А пламя красивое: как далёкие огоньки многочисленных машин, размытых из-за слишком большого расстояния, но при этом создающие единую красно-жёлтую картину. Моё дыхание делало огонь слегка дрожащим, точно маленький ребёнок оказался на сильном морозе и пугливо озирался по сторонам в поисках тёплого места. А не существовало больше такого места, не существовало.

Уж точно не в моём сердце.

Сигарета подожглась быстро, как будто с зажигалки, а не с собственных горящих пальцев. Так странно: ещё недавно я наблюдала за тем, как Ченс точно так же закуривал со своего же пламени, а сейчас так делала я – легко и бездумно. В груди разливалось пятно нефти, что закрывало все остальные чувства в кокон чёрной плёнкой; никотин отравлял мысли, и без того слишком вялые, чтобы что-то решать; рёбра трескались под тяжестью навалившегося бремени, разум расколот от собственного сумасшествия.

Я больна и безумна, но сейчас я как никогда нормальна.

Ты так в этом уверена?

Я слегка поморщилась от уже порядком надоевшего голоса Адлера в голове и глубоко затянулась. Как же всё осточертело.

Я тоже от тебя не в восторге, дорогуша.

Я устало вздохнула, ощущая полную апатию после того, как в меня воткнули «сыворотку равнодушия». В какой-то степени я была даже этому рада: не надо было мучиться совестью или сожалениями о том, что я натворила. Но с другой стороны, теперь я вряд ли узнаю, стала бы я вообще чем-либо мучиться после убийств трёх человек.

В этом теле слишком мало места для нас двоих.

И что же ты предлагаешь сделать?

Предлагаю тебе заткнуться и не мешать мне думать над своими проблемами.

Ехидный голос на некоторое время перестал меня отвлекать и дал мне возможность немного подумать. Только усилием воли я заставляла себя не погружаться полностью в абсолютную пустоту – казалось, что после этого не будет дороги обратно, в мир живых чувств. А думать было над чем: надо как-то решить, что делать со своей болезнью, как без меня будут жить Джозеф и Филис, что же происходило с моей памятью и психикой, откуда во снах начало появляться Закулисье, а в реальном мире – галлюцинации. Вот и сейчас я видела сквозь решётку вонючей камеры, в которую меня бросили полицейские, три силуэта людей без кожи, но в этот раз своим «голым» видом они пугали меня меньше, чем в прошлый раз. Однако кровь, стекающая с них, казалась вполне реальной…

А раньше ты что и делала, так это пыталась свалить все свои проблемы на кого-нибудь другого.

Сигарета слегка дрогнула в руках от вновь возникшего в голове безумного голоса, что постоянно растягивал каждое слово.

Я этого не помню.

Ты много что не помнишь.

Того, что помнишь ты?

Что-то да, а что-то нет. Кое-что я сам узнал.

По спине пробежал неприятный холодок, хотя вокруг не было холодно, тем более что моя неизменная кожаная куртка и «горячка» согревали меня. Но на душу всё равно как будто брызнули ледяной воды: так сразу поёжиться захотелось, скорее убрать прохладные капельки с оголённой кожи и желательно не думать о том, почему и зачем Адлер решил что-то узнавать самому.

У кого?

Не от тебя же, дорогуша. От… других.

Ядовитый смех Адлера как дятел выковыривал из меня мозг, даже сквозь полное равнодушие я ощущала медленно падающие во тьму капельки раздражения, как лекарство капало в руку больного из капельницы. Только тут – яд, катализатор моей смерти, запрещённый препарат. Даже не знала, что хуже: абсолютно ничего не чувствовать или знать, что каждая эмоция убивала меня. А в конце – всё равно смерть.

Верная своему делу Смерть.

Ты сумасшедший.

Между прочим, заметь, со стороны только ты кажешься, что разговариваешь сама с собой, а не я.

С безразличным видом я посмотрела сквозь сигаретный дым и трёх безкожных силуэтов за решётку: там тянулись ещё несколько маленьких камер, подобных мне, где-то кто-то скрёб о пол ногтем, какие-то шорохи доносились за соседней стеной, но какого-либо смотрителя или охранника поблизости не находилось.

– Да на нас никто не смотрит.

Нас.

Это словно вырвалось непроизвольно, но в то же время как само собой разумеющееся, точно когда-то давно я так часто обращалась к самой себе во множественном числе, что привычка сохранилась до сих пор. Но с чего бы это? Будь мне сейчас абсолютно не всё равно, я бы нервно поёрзала по ледяной поверхности бетонного пола, но я осталась тихо сидеть на месте, лишь в последний раз затянулась перед тем, как погасить сигарету о собственную ладонь. Я поняла, почему Ричелл любила так делать: будто в кромешной темноте взрывался фейерверк и через пару секунд гас – такова была физическая боль от горячего кончика окурка. В эти две секунды появлялась вспышка эмоции – слабой, но такой заметной на фоне моральной пустоты.

А затем – вновь мрак, тьма, равнодушие.

Вновь, вновь и вновь.

Р-а-в-н-о-д-у-ш-и-е.

– «Так и не поживёшь»8.

Элрой подошёл к моей решётки как всегда элегантно: высокий, почти идеальный, с прямой спиной и приподнятым острым подбородком. И слегка полноватый мужчина в полицейской форме рядом с ним казался полной ничтожностью по сравнению с красотой короля горящего мира. Стоило ли мне говорить, что я хотела быть королевой? Вот только тогда мне надо было принадлежать Элрою…

Ну, как такому горячему красавчику отказать?

– Я не виновата, – глухо бросила я, поднимаясь с пола и выходя из своей убогой камеры.

– Никто и не обвинял, – вежливо заметил Элрой, что-то записывая у себя в чёрном маленьком блокноте.

Будь мне не так всё равно, я бы мельком заглянула бы, что он там писал, а так лишь сухо фыркнула:

– Деньги свои считаешь?

– Нет, но скажу, что я оплатил достаточно большую сумму за твоё освобождение, – как-то даже слишком высокомерно сказал молодой человек.

– Да мне плевать чем ты там оплатил, хоть своей девственностью, – махнула я рукой, совершенно не следя за своими словами.

– Ричи тебя такому научила? Или Ченс? – с несвойственным ему раздражением усмехнулся Элрой.

– Прикинь, сама догадалась. Я не такая тупая, какой ты меня временами считаешь.