— Это что все значит? — спросил Жунев.

Это значит, для боксера Бадаева смысл прохождения срочной службы в системе СКА был, ибо лучше получать по морде на ринге, чем строить дороги под Архангельском. А вот для системы СКА держать боксера, который в серьезном турнире стабильно проигрывает первый же бой, смысла не было, но она держала. Мирослав Голиков облегчал жизнь своему верному оруженосцу, а уж тот, конечно, не оставался ни тогда, ни позже в долгу.

А другой прощенный насильник, Троебутов? Защищал цвета того же красноурицкого СКА в следующей категории, потяжелее, и куда успешнее Бадаева: однажды даже выиграл союзный армейский турнир.

— Ты его не пробовал найти, Троебутова? — спросил Покровский.

— Обижаешь, товарищ капитан, — ответил Кравцов с небольшой паузой и с какой-то новой интонацией.

Еще полгода назад он называл Покровского на вы. Растет поросль.

— У-у-у-у-у, — прокомментировали эту интонацию Жунев и Гога Пирамидин легким гудом, и Жунев сразу снова разлил, причем Кравцову подчеркнуто заметно больше всех.

— Бухает по-черному Троебутов? — спросил Жунев.

И был не совсем прав. Если бывший спортсмен, то обязательно алконавт? Неверная точка зрения.

Кравцов застал Троебутова в его барачной квартирке недалеко от центра Красноурицка, за разрушенным огромным собором, в трезвом виде. Справедливости ради, Троебутов не планировал оставаться в нем надолго. Как раз отмачивал в тазу этикетки с бутылок, грел воду в кастрюле на электроплитке, лил в таз — кроме этикетки надо было соскоблить и клей. В Красноурицке бутылки в пунктах приема посуды брали только полностью чистые.

И, конечно, без пробок, проткнутых внутрь. Троебутов их довольно ловко выковыривал, протискивал в бутылку сложенный пополам шнурок, зацеплял пробку и почти всякий раз вычпокивал ее наружу с первой попытки.

Вопрос о потенциальной сто семнадцатой Кравцов мудро задал в конце разговора: Троебутов яростно замотал головой и сказал, что их с Колькой там не было, что шесть раз доказано. И нахмурился. А до этого разговаривал охотно. Чекушку-то Кравцов все же догадался с собой принести.

Троебутов прояснил отношения с Голиковым: тот всегда был не прочь иметь под рукой пару-тройку шестерок. Признал, что тоже служил в СКА отчасти в роли пехотинца Голикова, был вынужден исполнять кое-какие задания — но в меньшей степени, чем Бадаев. Ибо шестерить у Троебутова по характеру хуже выходило, ну и рассчитывали на него на ринге, а не в шестерочной. Ближе к концу службы травма, карьера наперекосяк, а на побегушки в СКА после службы Голиков Троебутова уже и не звал.

Рассказал о том скандале с разоблачением красноурицкой делегации. Туманная история! Документ, разоблачающий переписанных, листок с реальными данными красноурчан, обнаружился на полу в холле гостиницы в тот самый момент, когда вся судейская коллегия шла в ресторан. Абсолютно неясно, откуда он взялся.

— Бадаев и мог эту бумажку уронить, — предположил Покровский. — По просьбе Голикова. Чтобы дискредитировать текущее руководство.

— Он себя больше всех дискредитировал, его же дисквалифицировали! — не согласился Гога Пирамидин.

— Но он получил компенсацию, — возразил Покровский. — Службу под крылом Голикова.

— Троебутов и подозревает Бадаева, как я понял, — подтвердил Кравцов. — Я спросил потом уж впрямую: подозреваешь, что Бадаев всех сдал? А он просто глаза отвел.

Понятно!

Последнее от Троебутова: Бадаева он видел недавно, в начале марта. Тот приезжал в город от ЦСКА, чтобы занять в Красноурицке — по его, Бадаева, словам — ту самую хлебную хозяйственную должность, что Голиков когда-то занимал; должность как раз освободилась. Кривлялся, что якобы жаль отказываться от столичной жизни, но служба не дружба. А что за столичная жизнь… Можно подумать, он каждый день ходит в Мавзолей или в Большой театр.

Больше Бадаев не появился, должность досталась одному хваткому красноурчанину.

— Пообещали Бадаеву, а потом накося выкуси, — сказал Покровский. — Еще повод озлобиться.

Выводы ясны. Бадаев — жук с большим стажем и по призванию. На девушку нападал он с Троебутовым — тут к гадалке не ходи. Потом жульничал с документами — тут, конечно, на старших товарищах вина, «втянули».

Жук он с суффиксом, жучок. Застрял на положении вечной мелкой сошки.

— Похоже, он и в ЦСКА при нужде в сауну начальству и комсомолок обеспечивает, — сказал Гога Пирамидин.

Настя Кох покраснела. Комсомолками девушек для особых услуг звали потому, что тех из них, что обслуживают начальство, часто по райкомам ВЛКСМ оформляли на зарплату инструкторами или секретаршами.

А смысл все тот же, да. Бадаев, человек на побегушках.

Обязан Голикову по самые уши: и что сто семнадцатая не прикорячилась (так хлестко Кравцов тоже еще недавно не формулировал), и армейской службой, и московской работой, и наверняка той же комнатой в коммуналке. Обязан ноги целовать. И должность, возможно, в Красноурицке не обещали, а Бадаеву просто примерещилось желаемое за действительное.

Соответствует ли статус мелкой сошки высокому званию псевдоманьяка, дерзнувшего спрятать убийство среди убийств? Бывает, бывает, что сошка вдруг выворачивается наизнанку, забывает, что она тварь дрожащая, прыгает выше головы — таких случаев известно много.

Психологически — нормально, подходит. Мотив в виде иконы, о которой вот-вот станет известно больше, имел. Возможность имел и тюкнуть в парке, и в комнату Кроевской за иконой спокойно пробраться.

Покровский прикинул, каким мог быть сценарий двадцать второго мая.

Около трех Елизавета Ивановна уводит Василия Ивановича гулять, примерно тогда же уходит гулять и Кроевская.

Бадаев приходит домой с работы — скорее, когда все уже ушли. Проникает в комнату Кроевской, забирает икону. Возможно, кладет ее в рюкзак и с ней идет на убийство, это было бы красиво.

В парке убеждается, что Кроевская села на одну из нужных скамеек — на одну из тех, под которыми припрятан асфальт. Бьет ее по голове, спешит обратно в ЦСКА.

— Думаешь, он без сообщников? — спросил Жунев.

— Не замешан ли тут Голиков, ты имеешь в виду? — переспросил Покровский.

Все разом заговорили: а ведь действительно! Проболтался Бадаев Голикову про икону, тот велел брать…

— Но ведь Иван Брат не замешан? — беспокойно спросила Настя Кох.

Для многих было бы психологическим ударом, если бы Иван Брат велел убить старушку.

— Не думаю, — сказал Покровский.

На самом деле, он думал, и даже знал, что кто угодно может быть замешан в чем угодно, но не хотел Настю Кох расстраивать.

— Говорил, брать надо боксера, — прокомментировал Гога Пирамидин, забыв о Воронеже. — Сегодня бы уж и закончили.

— Но что ты ему предъявишь? — спросил Жунев.

— Да как что! У «Гражданской» крутился… — начал перечислять Гога.

— У нас