Шрифт:
Закладка:
Было уже довольно поздно, и я ловил последние лучи света, заканчивая финальный набросок, прежде чем упаковать набор угля для рисования и мольберт. Моё внимание занимал лес прямо напротив того места, где я расположился. Ширина реки в этом месте достигает пятидесяти футов, чуть больше ширины плотины. Поэтому развернувшуюся передо мной сцену я видел очень ясно. В кустах на дальнем берегу послышался шорох, который я сначала принял за шаги спускающегося к водопою оленя. Но вместо него из густых кленовых зарослей (я бы добавил, необычайно густых) появилась молодая женщина. Одета она была очень просто, и я подумал, что это жительница Милвилля или Блэкстоуна. Она бросила взгляд в мою сторону, либо мне так показалось, в любом случае, я помахал ей рукой, но она не подала виду, что заметила меня. Я окликнул её, но так и не смог привлечь внимания женщины, если, конечно, не допустить, что она намеренно меня игнорировала. Решив, что это не моё дело, я быстрыми штрихами набросал её фигуру на своём холсте. Я отвёл от неё взгляд буквально на полминуты, но когда вновь посмотрел в ту сторону, оказалось, что она уже разделась и зашла в реку, вода доходила ей уже до коленей. Мне бы не хотелось, чтобы вы посчитали меня человеком распущенных нравов (хотя я знаю, что все художники этим славятся), но я не сразу отвёл от неё взгляд. Она несколько раз оглянулась на деревья, и мне пришло в голову, что тени под сенью клёнов кажутся удивительно глубокими. Создавалось ощущение, что эти тени практически осязаемые, будто это нечто большее, чем простое отсутствие света из-за сплетённых ветвей, заслоняющих пространство под кронами от дневного света. Возвращаясь к упоминанию об олене, меня поразило то, что она вела себя так же насторожённо, словно лань, услышавшая приближающиеся шаги: когда она в тревоге поднимает голову, прежде чем умчаться в более безопасное место.
Теперь, Мэри, я не обижусь, если вы полностью разнесёте в пух и прах следующую часть моего рассказа, списав её на дневную жару, на то, что я перегрелся на солнце, и на моё общее истощение. На самом деле я бы сам предпочёл, чтобы вы именно так и поступили. Внезапно всего в ярде или около того от женщины в воде возникло какое-то волнение, как будто прямо под водной гладью билась крупная рыба. Вы, без сомнения, не раз наблюдали подобную картину, когда очень большой карп или лосось выпрыгивают на воздух в погоне за незадачливой стрекозой. Но это подводное волнение длилось дольше, чем можно ожидать от голодной рыбы. То, что начиналось с нескольких всплесков, вскоре превратилось в бурлящий, пенящийся водоворот. Более точного определения для этого зрелища я не могу подобрать. Спустя несколько секунд обнажённая женщина повернулась лицом к бурлящей реке. Я встал, встревоженный, полагая, что она наверняка отступит, вернувшись на берег, во избежание возможной угрозы. Но она этого не сделала. Скорее наоборот, казалось, что она смотрела на буруны пристальным, ожидающим взглядом.
И в этот момент из реки выпрыгнуло нечто смолисто-чёрное, с размытыми очертаниями. Я знаю, что это скупое описание, но предоставить вам другое я не в силах. Это создание было видно лишь мгновение, не принимая никакой отчётливой формы. Тем не менее у меня осталось тревожное впечатление, что я наблюдал не какую-то рыбу, а, возможно, огромную змею, толстую, словно телеграфный столб, превышающую размерами любую из тех змей, которые, как я предполагаю, обитают в Африке или тропиках Амазонки. Её нельзя было назвать настоящей змеёй, но это лучшее сравнение, которое я могу привести, если попытаюсь описать хоть что-то более существенное, чем клубящиеся тени под сенью клёнов. Я попытался крикнуть женщине, чтобы она отошла, но к тому времени странное существо исчезло, как и женщина, а речная гладь снова полностью успокоилась, и я едва мог поверить, что вообще что-то видел. Я тотчас же начал собирать вещи, встревоженный до глубины души, желая только одного – как можно скорее оттуда убраться.
Что ж, вот и всё. Теперь ты знаешь это, Мэри. Рассказав об этом жутком эпизоде у реки, я должен считать ваше любопытство должным образом удовлетворённым и прошу вас выбросить его из головы. Это кажется полным абсурдом, и я не уверен, что моё зрение в тот день меня не подвело. На обратном пути через Милвилль я случайно рассказал о том, чему, как мне казалось, стал свидетелем, человеку в магазине, и он явно заподозрил меня в ненормальности, вежливо отказавшись обсуждать этот предмет. Я бы не хотел, чтобы люди относились к тебе с таким же подозрением!
Засим заканчиваю, но будьте уверены, я пришлю вам ещё по крайней мере сувенирную открытку, пока буду находиться в Балтиморе. Всего хорошего.
Слыхал ли Салтоншталль рассказы о призраке Перишэйбл Шиппен? Ни в одном из его писем я не нашла на это ни малейших указаний. Если бы ему довелось их услышать, не кажется ли вам, что он упомянул бы в своём письме об этой байке?
У меня слезятся глаза и болят кончики пальцев. Клавиши печатной машинки залипают и нуждаются в смазке. В любом случае, у меня не хватает решимости и душевных сил, чтобы писать о том, что случилось после того, как Ева объявилась передо мной в музее. Не сейчас. Завтра, возможно. Может быть, завтра.
– Имп, завтра легче не станет. Не обманывай себя тщетными надеждами.
Я и не говорила, что станет легче. Я написала, что просто мне сейчас не до этого. Хотя мне хочется покончить наконец с этой историей. Я хочу выплюнуть её наружу, чтобы больше не бояться. Черт возьми, это словно ком в горле. Мне больно, и я хочу немного откашляться, уж простите.
6
(Пьеса в пяти актах)
ЭКСПОЗИЦИЯ (1)
Акт первый: Расчёска
Мы с Абалин не поехали к реке Блэкстоун на следующий день после того, как Ева Кэннинг повстречалась мне в музее. Обычно в своих воспоминаниях я представляю все именно так,
