Я не вылезаю из постели до самого вечера – только урчание в животе заставило меня подняться.

– А вдруг есть какое-то объяснение? Логическое, разумное объяснение? – говорю я Маркусу.

Мы пьем виски, сидя на полу, заваленном коробками из-под еды на вынос.

– Например? – Маркус бледен, под глазами залегли черные тени. Он совсем исхудал. – Просто посмотри на фото еще раз, Дилан. Там она во всей красе.

Адди

Знаю, что по крайней мере половина моих страданий – последствия истории с Этьеном, но чувствую только боль от потери Дилана.

Он не просто ушел – он будто умер.

Он даже не дал мне объясниться. Дилан, которого я любила, всегда позволял мне высказаться. Так кто же этот Дилан?

Дилан

Правда выясняется благодаря Деб.

Через неделю после того случая в школе она появляется на пороге домика Маркуса с искаженным от отвращения лицом.

– Ты сукин сын, – говорит она. – Дерьма кусок, чтоб ты в аду сгорел.

Поставив на пол коробку с моими вещами, Деб поворачивается ко мне спиной.

– Остальное на улице, – бросает она через плечо. – Скажи спасибо, что не утопила в поганом озере.

– Эй! – Я секунду нерешительно топчусь у двери в одних носках, но все же бегу следом. – Стой! Да как ты смеешь?!

Деб не останавливается.

– Она мне изменила! Она! Мне! А ты говоришь, я должен гореть в аду?!

Деб оборачивается.

– Дилан, ты идиот.

Никогда еще она не была так похожа на Адди: маленькая, разъяренная, не признающая поражения.

– Что?! – По телу пробегает дрожь. Произошла какая-то ошибка… – Маркус их видел. И Этьен сам все рассказал.

Я и раньше подозревал, что здесь что-то не так. В последнее время я беспробудно пью, потому что вижу сквозь дымку воспоминаний свою Адди – сильную и честную – и никак не могу ее сопоставить с той Адди, которую мне показали Маркус и Этьен, когда я рыдал у школы.

– Маркус их видел, да? А что он вообще там делал, позволь узнать?

Это не первый раз, когда я задаюсь этим вопросом. Маркус ответил: «Беспокоился за тебя». С другой стороны, он оказался прав, а значит, слежка за Адди была не безумием, а предусмотрительностью.

– Этьен все рассказал, подумать только! Этьен! И ты поверил ему, а не любимой девушке! Знаешь, кто ты после этого?

Носки уже промокли насквозь. Сердце тяжело бухает в груди.

– Он на нее накинулся. Да, она выпила немного вина. Может, слегка флиртовала. А он попытался ее изнасиловать.

Капли дождя застывают в волосах Деб. Она твердо выдерживает мой взгляд.

– Но тебе, очевидно, наплевать. Предпочтешь, чтобы ее забили камнями на городской площади, да, Дилан?

Сгибаюсь пополам, и меня рвет в траву.

Адди

Ему очень жаль. Безумно жаль, как никому на свете. Он дурак, ужасный человек, внушаемый болван, теперь он это понял, ему надо взять себя в руки, и как он только мог подумать, как он только мог меня бросить, Деб ему рассказала, он знает правду, пожалуйста, пожалуйста, прости, прости!

Дилан плачет на пороге, но я не открываю дверь. В ответ на поток оправданий и слез я только отправляю сообщение:

Не говори Маркусу, что произошло на самом деле.

Я не могу этого объяснить. Возможно, потому что в Маркусе есть нечто от Этьена. Возможно, он заставляет меня чувствовать себя уязвимой. Маркус всегда говорил, что видит мою темную сторону, а у меня на душе никогда еще не было такого мрака.

Мысль, что Маркус все узнает, невыносима.

Пообещай, что не скажешь. И больше не пиши мне, пожалуйста. Знаю, тебе жаль. Я понимаю, почему ты так поступил. И все же не пиши мне и не звони.

Сейчас

Дилан

У Маркуса идет кровь из носа, и капля падает на Адди, когда та наклоняется над унитазом, отплевываясь, и расползается по пижаме, как неровные пятна красных чернил. В ванной слишком тесно для троих. После удара Маркуса в виске пульсирует боль.

– Адди, эй…

С тревогой наклоняюсь к ней, отпихнув Маркуса.

Тот, пошатываясь, отходит. В дверь протискивается Деб. Адди же дрожащими пальцами вцепляется в сиденье унитаза. На ее лице нездоровая, восковая желтизна.

– Отравилась, что ли? – спрашивает Маркус.

Практичная Деб смывает воду.

– В чем дело-то? Что я пропустил? – недоумевает Маркус. – Ведете себя так, будто я злодей. Она приставала к другому мужику, пока Дилан не видел, забыли?

– Иди нафиг, ни к кому она не приставала! – взрывается Деб, но тут же обрывает себя. – Извини, Адди. Я молчу.

– Все нормально? – кричит Родни из-за двери.

– Все хорошо, Родни! – отзываюсь я, стараясь сохранять спокойствие. – Иди спать.

– Ладно… – неуверенно отвечает он.

Наконец Адди садится на пол и натягивает рукава пижамы до самых пальцев, морщась от боли в растянутом запястье. На меня она не смотрит. Деб устраивается рядом, и мы втроем сидим на полу, а Маркус возвышается над нами. Под его глазами уже наливаются синяки, к носу он прижимает комок туалетной бумаги, но даже сквозь все это на его лице явно читается испуг.

– И все-таки в чем дело? Что случилось в тот день? – спрашивает он меня. – О чем ты мне не рассказал?

– Адди попросила не говорить.

До Маркуса, кажется, начинает доходить, и он медленно переводит взгляд на Адди.

– Этьен? Он…

– Не думал, что он мог соврать? – хрипло спрашивает Адди.

Он сдавленно стонет и тяжело опускается на бортик ванны. В затянувшемся молчании тихо капает кран.

– И ты позволила мне думать, будто… Почему?

Деб передает ему новый кусок бумаги, и я поражаюсь нелепости происходящего: так долго мы всячески друг друга избегали, а теперь набились вчетвером в тесную заплесневелую ванную.

– Ты за мной следил, да? – Адди наконец смотрит на Маркуса.

Он же отворачивается, и я с удивлением замечаю в его глазах слезы. Деб задумчиво хмурится. Он поспешно отирает щеки, будто от дождя или грязи.

– Да. Время от времени. – Вновь слышно капанье крана. И внезапно Маркус продолжает: – Дело в том… Не знаю, как объяснить. Я много пил, гробил свою жизнь. Индия на меня злилась, отец со мной не разговаривал… Мне казалось, что если я уберегу Дилана от ошибки, то принесу пользу, совершу добрый поступок, и тогда все будет хорошо. Дилан всегда был рядом со мной. Я не мог… Не мог потерять и его.

– Не верю. – Деб качает головой. – Ты