И еще психометристы, увы, долго не живут. Во время работы им постоянно приходится принимать стимуляторы, чтобы разогнать сознание и увидеть больше, чем могут обозреть глаза. Во-первых, это дорого. Во-вторых, от подобного регулярного воздействия страдают и разум, и тело. Поэтому тридцать пять лет для психометриста — уже пенсионный возраст. Чем более редким даром мы обладаем, тем дороже за него приходится платить, Михаил. Мало кто соглашается добровольно укоротить себе жизнь.

— Но, выходит, у нас все-таки есть возможность проверить какой-нибудь объект у психометриста.

И тогда, получается, Васильев и здесь мне не солгал. Удивительно.

— Было бы что проверять, — мрачно отозвался Алексеев. — Пуговицу-то забрали. А она могла многое рассказать…

— А если все же найдем владельца?

— Вот для этого я и прошу тебя позволить считать твою память, — напомнил Корф.

— Что ж, приятно, что мы мыслим примерно в одном направлении, — криво улыбнулся я и подошел к тайному советнику. — Приступайте к пытке, ваше превосходительство.

Алексеев уступил мне место на диванчике и тут же воспользовался возможностью уткнуться в телефон. Казалось, секретарь Корфа просто прирос к своему устройству. Вечно что-то строчил, смотрел и отправлял.

Я сел рядом с Корфом. Менталист положил руки мне на голову.

— Помнишь, как помогать?

— Конечно.

Расслабиться и получать удовольствие, ага. Впрочем, стиль работы Пистолетыча не предполагал никакого кайфа. Стараясь не думать ни о чем, кроме вчерашних событий, я открыл разум и позволил силе Корфа скользнуть в мои воспоминания. Услужливо показал ему сцену погони, аварию и все, что было дальше.

В голове неприятно зудело. И хотя мозг не мог чесаться, мне очень хотелось его поскрести. Но на этот раз хотя бы обошлось без острой боли. Неужели я пообвыкся?

— Спасибо, Михаил.

Корф отнял руки и отстранился от меня. Я открыл глаза и поморщился от дневного света — почему-то всегда после ментальных процедур глаза начинали болеть от всего яркого.

— Стало понятнее? — с надеждой спросил я.

— Жаль, что ты не смог как следует разглядеть того мужчину из Аудиториума.

— Шляпа закрывала лицо…

— Но теперь у нас есть хоть что-то. Попробую дернуть за ниточки.

— А нападавший?

— Я его не знаю. А шерстить всех обладателей третьего ранга в империи проблематично и займет много времени. Но будем работать.

— Рад, что помог. Как понимаю, сперва вы начнете трясти связи Васильева?

Алексеев оторвался от телефона.

— Мы уже потрясли эту яблоньку. И она дала первые интересные плоды.

— Излагай, — приказал тайный советник.

Алексеев с сомнением покосился на меня.

— Уверены?

— Говори.

— Игорь Николаевич Васильев оказался дальним потомком знаменитого графа Васильева. Древний боярский род, возведенный в графское достоинство при императоре Петре Алексеевиче. Что занимательно, в гимназии он числился под фамилией Сильев, что позволяет предположить, что наш Игорь Николаевич имел… скажем деликатно, внебрачное происхождение.

— Когда он сменил фамилию?

— При поступлении в Московский университет. В этот момент он превращается в Васильева, успешно проходит вступительные испытания и зачисляется на факультет управления Благодатью.

Я озадаченно уставился на кофейник.

— Выходит, он был внебрачным сыном, которого позже узаконили. Но тогда, получается, его не отрезали от рода?

— Полагаю его отец, Николай Федорович, сможет пролить свет на эту историю, — ответил Алексеев.

Интересно девки пляшут…

Радамант — бастард Романовых, Васильев был бастардом… Понятно, что Радамант не мог провернуть все свои теракты один и у него наверняка должны были найтись помощники. Другой вопрос, добровольные или нет. Идейные противники установленного порядка или такие же пешки вроде меня, пока что не осознавшие своей роли в этой игре?

Выборка пока была маловата. Я знал всего о двоих, включая зачинщика. Но если предположить, что Радамант собирал вокруг себя незаконнорожденных, не отрезанных от родов, это превращалось в гигантскую проблему. Начиная с того, что о многих одаренных ублюдках государство могло попросту не знать, заканчивая теми, кого тайно узаконили.

— Михаил, что с тобой?

Я встрепенулся и непонимающе уставился на Корфа.

— Ничего.

— Говори, что придумал. У тебя на лице написана догадка.

— Да ну, маловато пока сведений.

— Говори.

Вздохнув, я поделился с ним соображениями и догадками. Корф, хвала ему за такт, выслушал меня внимательно.

— Интересная версия, — откинувшись на спинку диванчика, сказал он. — Но ты прав, у нас мало сведений, чтобы делать столь громкие выводы.

— А если аудиториумец — тоже бастард? — предположил я. — Туда пустят только узаконенных, ибо… Ну, порядки, нравы, сами понимаете. Это ведь можно проверить?

— Можно попытаться, — кивнул Алексеев. — Я отправлю запрос.

— Не запрос нужно направлять, а самим копаться в их архивах.

— Ну, разрешение у вас есть, — улыбнулся я.

Корф наградил меня тяжелым взглядом.

— Судя по голосу, там был вовсе не студент, — добавил я. — Это может сузить круг поисков.

— Может. Но трясти придется всех. Мне начинает надоедать эта игра.

Двери библиотеки отворились с тихим скрипом. Лакей пропустил Ирэн и лекаря. Мы поднялись при появлении дамы, и я заметил, что щеки подруги были мокрыми и красными от слез.

— Ир, что случилось? — отбросив все приличия, спросил я.

Она не ответила. Лишь снова зашлась в рыданиях.

Глава 25

Мы с Корфом переглянулись. Лицо тайного советника вытянулось и побледнело. Придворный лекарь императрицы выдавил из себя улыбку.

— Полно вам, Ирина Алексеевна. Это еще не окончательный приговор, — он потянулся было к ее плечу, чтобы утешить, но не решился дотронуться до плачущей девушки.

Ирина еще раз всхлипнула, затем яростным жестом вытерла слезы прямо рукавом и направилась к креслу.

— Судя по всему, появилась конкретика? — озадаченно спросил тайный советник.

Лекарь неуверенно переминался с ноги на ногу.

— Ваше превосходительство, по долгу своей работы я связан врачебной тайной…

— От этих людей у нас нет тайн, Григорий Сергеевич, — тихо, но с нескрываемой злостью непонятно на что отозвалась Ирэн. — Прошу, присядьте и поделитесь с господами выводами об увиденном. Это может иметь значение для Вальтера Макаровича.

Лекарь кивнул.

— Как пожелаете, ваше благородие.

Он присел на самый краешек дивана, словно чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, если он принес плохие новости, он не зря нервничал. Гнев Корфа был холодным, но тяжелым. Да и слезы Ирэн явно смутили мужчин. В высшем обществе проявление подобных эмоций не приветствовалось.

Я опустился в кресло подле Иры и без стеснения взял ее ладонь в свою. Она осторожно пожала мои пальцы и снова всхлипнула.

“Держись, Ириш”, — я послал ей короткий ментальный сигнал. — “Что бы ни случилось, все переживем”.

Салтыков прочистил горло и уставился на тайного советника. Возможно, он уже был в курсе, что в случае недееспособности Матильды опекуном Ирэн до ее