Не доезжая до поместья, остановились. Слева желтели берёзки, справа раскинулось вспаханное поле. Дождь продолжал накрапывать, тучи сгрудились на небе серыми мешками. Коричневые лужи мелко дрожали от противной мороси.

Дом находился уже недалеко, но отсюда даже ограды было не разглядеть. Мы с Лизой остались в такси, а Ника взяла зонтик и потопала к особняку, чтобы убедиться, что нас не ждут сюрпризы.

Вернулась она минут через сорок.

— Можно ехать, там только садовник один, — сказала Ника, усаживаясь в машину.

Такси поползло дальше.

У ворот нас ждал высокий мужчина с бородкой. Он держал один зонт над головой, второй — сложенный в руке. Садовник вид имел колоритный. Этому «славному малому», как я недавно окрестил его, больше подходило не цветочки сажать, а трупы закапывать. Суровое землистое лицо, покрытое морщинами и шрамы, и бельмо на глазу предавали слуге зловещий вид. Дополняли образ чёрное пальто и чёрная шляпа. Мой особый режим зрения показал, что человек этот обладает некоторым количеством эфира.

— Здравствуйте, Алексей Васильевич! — Фёдор тут же подбежал к нам и растянул рот в улыбке. — Здравствуйте, Елизавета Михайловна! Зонтик нужен? Ах, у вас свой? Ну, добре, а то я прихватил на всякий случай. Пойдёмте скорее в дом, а то дождь вон как поливает. Второй день эта напасть никак не прекратится.

Расплатившись с таксистом и отпустив его, мы зашли в калитку, которую Фёдор за нами запер на засов, и направились к дому.

Особняк Дубровских располагался на небольшой возвышенности. К нему было пристроено одноэтажное здание, которое соединялось с барским домом коридором. В стороне находилось ещё одно здание — деревянное, двухэтажное. Левее — конюшня, переделанная под гараж с тремя воротами. Дом я узнал сразу, поскольку видел его на фотографиях. Со стороны въезда просматривалось озерцо, а вдали, за деревьями виднелся особняк соседней усадьбы.

— Как хорошо, что вы приехали, Алексей Васильевич, — говорил садовник, пока мы шагали по длинной асфальтированной дороге, ведущей к крыльцу, — а то ведь вся прислуга разъехалась после того, как на нас жандармы и те молодчики облаву устроили. Теперь я тут один. Звонили Валентин Михайлович давеча, да только ничего ясного не соизволили сказать. А вы как, надолго или временно?

— Ненадолго, — ответил я. — Заскочил посмотреть, что тут творится. Так кто, говоришь, облаву устроил?

— О, тут такое творилось, Алексей Михайлович, даже слов нет, как это назвать. Вначале жандармы приехали. Эти вели себя чинно, важно. Всё осмотрели: кабинет, гостиную, спальни. Сейф вскрыли, какие-то бумаги забрали, ушли. А через два дня черти эти явились. Говорят, мол, третье отделение, а документов никаких не показывают. А тут были-то только я, Гордей, Прасковья, да Иришка. И только я один — способный. А их полно. Что я сделаю? Ну нас всех в гараж загнали, а сами весь дом кверх ногами перевернули. Я как увидел, так и ахнул. Такой бардак учинили, ироды. Да ещё и утащили кучу всего ценного?

— И артефакты?

— И артефакты. Их, поди, в первую очередь искали.

— Много было одарённых?

— А кто их знает? Я ж смотреть не умею. Один пригрозил дом спалить, если сопротивляться будем. Огонь зажёг в руке. Глядишь и спалили, если б Павел Васильевич не подъехали бы со своей стражей.

— Павел Васильевич? — переспросил я.

— Дык Горбатов, сосед наш, али не помните? Приехал, о чём-то поговорил с их главным, ну и грабители и были таковы.

В мемуарах деда фамилия Горбатов, кажется, упоминалась. Однако, кто он такой — совсем из памяти вылетело.

— А чего он заступился-то? — спросил я.

— Дык, соседи же. Сегодня к нам пришли, а завтра, глядишь, и к нему наведаются.

— Всё понятно.

Дом подвергся разграблению — это я уже и так знал. Налётчики не представились, однако мне и так было понятно, что сюда приезжал. Дружина Шереметевых. Больше некому. Возможно, по приказу свыше, а возможно, и по собственной инициативе. Кто им помешает, коли хозяева убиты? Сволочи, одним словом. Ничем не лучше обычного ворья. Проучить бы их, а заодно за смерть родни поквитаться. Да где их теперь найдёшь? Надо узнавать фамилии участников, а такую информацию знали только сами дружинники, которые по понятным причинам мне ничего не скажут.

Мы вошли в дом, и в нос ударил запах горелых дров. Отопление здесь до сих пор было печное.

Особняк Василия Дубровского оказался побольше, нежели дом Лизы, да и убранство выглядело богаче. Всё-таки тут проживал крупный промышленник, а не какой-то управляющий среднего звена.

Я повесил пальто на вешалку и отправился осматривать комнаты. Давно хотел побывать здесь, но даже не рассчитывал, что однажды это получится.

Следов разграбления не заметил, Фёдор здесь тщательно прибрался, а мягкую мебель заботливо укрыл специальными чехлами. Только отсутствующие стёкла в книжном шкафу в кабинете стали единственным напоминанием о грабеже. Помещения выглядели нежилыми, однако везде царили чистота и порядок.

Фёдор поставил самовар, и через полчаса мы устроились пить чай в столовой, стены которой были расписаны узорами в древнерусском стиле, как у каких-нибудь бояр шестнадцатого века. Кружечка горячего чая оказалась как раз кстати после долгой поездки в холодном авто.

За столом Фёдор рассказал более подробно о том, что произошло в те скорбные для моего рода дни.

— Валентин, говоришь, звонил? — напомнил я, выслушав садовника. — Что он сказал?

— Ничего понятного не сказали, — развёл руками Фёдор. — Узнали, как дела, велели дом сторожить и всё.

— Продавать не собирался?

— А вот этого неведомо мне. Валентин Михайлович ничего не сказали по этому поводу.

В прежней версии истории дом ярославская усадьба тоже перешла по наследству Валентину, поскольку более близких родственников у Василия Дубровского не осталось. Но теперь был я. В скором времени мне предстояло вернуть себе статус, а значит, и особняк этот достанется мне, как и долговые обязательства троюродного брата. Если бы я погиб или продолжил жить под другой фамилией, Валентин оказался бы в шоколаде, а теперь половина наследства обломилась.

— Забудь про Валентина, теперь я — хозяин этого дома, — сказал я.

— Но как же, Алексей Васильевич, ведь…

— Сила? Есть у меня сила, и фамилия скоро будет прежняя. Дубровским был, Дубровским останусь. Поэтому ни о чём не волнуйся. Никто этот дом не