Чувствуя, что отчаяние охватывает его, он заставил себя не думать об этом. Он резко развернулся лицом к Нине.

– Он приедет, поняла? Это в вашем сучьем мире вы кидаете друг друга почем зря. Из-за бабла, из-за телок. Выходишь на волю, и блевать тянет, вернуться хочется. Куда ни посмотри – одни шлюхи и пидорасы, ни одного нормального пацана не осталось!

– Разумеется, кроме вас? – с явной иронией спросила Нина.

– А разве нет? Ты выгляни в окно, одни петухи, сука. Волосатенькие, с сережками, в джинсиках в облипочку, как у телочек. Так и хочется им присунуть. Да че я тебе рассказываю, сама все понимаешь, иначе не сидела бы сейчас со мной. Я это понял тогда, в номере. Настоящей женщине нужен настоящий мужик, а не эти сладенькие заднеприводки, – он с отвращением сплюнул на деревянный пол, – ненавижу.

Токарь снова выглянул в окно, прислушался к звукам, рассчитывая уловить шум мотора, но ничего не услышал. За окном стояла тишина. Он поправил занавеску, закурил. Устало потер лицо.

– У меня есть один приятель, – сказал он, подойдя к Нине и сев рядом с ней на диван, – ему дали пятнашку, ПЯТНАШКУ, за то, что он забил одного такого. Он пришел в парк со своим маленьким сыном, а рядом на лавочку примостилась толпа каких-то попугаев. У кого сережки, у кого патлы аж до самой жопы. Пидорасы, одним словом. Только что в очко не долбятся, фу на хер, совсем уже нюх потеряли… Ну, он им раз сказал, чтобы они сквозняк нарисовали, два, а те ему, мол, отвали, мы никому не мешаем, это общий парк, для всех. Ну того и перемкнуло, понятное дело: в тюрьме ему не каждый в глаза осмеливался посмотреть, а тут, блять, стая дятлов ему зубы показывает, вот он и взял палку. А когда опомнился, голова одного из этих индейцев была похожа на лопнувший арбуз. И теперь его сын растет без отца. И все из-за каких-то чертил крашеных.

Он закурил, злобно уставившись в противоположную стену комнаты. Встал. Вновь подошел к окну и выглянул в него сквозь просвет неплотно закрытых штор.

Нина смотрела на его спину. Рот ее слегка приоткрылся, она хотела что-то сказать, но вместо этого отвернулась. Затем вновь посмотрела на Токаря и произнесла:

– Иди ко мне, – девушка встала с дивана и протянула руки вперед, – иди ко мне, милый.

Токарь обернулся. «Как же она красива», – в который раз мелькнуло в его голове.

Девушка подошла к нему. Медленно забрала сигарету из его пальцев, сделала затяжку и затушила бычок в стоящем на подоконнике горшке с суккулентами.

– Возможно, этот вечер – последний, который нам суждено провести вместе, – прошептала она, обняв Токаря, – и я не знаю, я не знаю, что мне делать, – она провела ладонью по его спине, по талии; пальцы коснулись рукоятки пистолета за поясом спортивных штанов; задержались на ней, – я не готова потерять тебя, милый, не могу допустить, чтобы все закончилось, так и не начавшись.

– Не говори так, – прошептал Токарь в ответ, – ничего не закончилось, у нас с тобой все еще впереди. Винстон вернется за нами, я знаю. Маленькая моя, не бойся.

Они поцеловались, и в этот момент, ощущая тепло ее тела, упругость груди, вдыхая запах ее волос, Токарь позабыл обо всем на свете: о Винстоне, о яблоках, напичканных наркотиками, о убитых цыганах, о привязанной к батарее Марине в соседней комнате, о том, что в эту самую секунду где-то – быть может, поблизости – рыскают полицейские машины, легавые рассылают ориентировки, готовят облаву, наверное, перекрывают дорогу, наверное, уже едут сюда, наверное, уже здесь. Он забыл обо всем этом. Он думал лишь о том, что хочет простоять так вечность, в этой маленькой комнате деревянного дома, с низкими потолками и печкой в углу. Весь мир, все его богатство, необъятность, все его краски и звуки, что он научился различать с тех пор, как в его жизни появилась Нина, был в его руках. Буквально. Нина и есть весь мир.

Токарь взял в ладони ее лицо.

– Нина, – сказал он.

– Что? Что, милый?

– Я… я…

– Скажи это.

Нина замерла. Глаза ее заблестели от слез. Она пристально смотрела на Токаря, а он продолжал нежно сжимать ее лицо ладонями.

– Скажи то, что ты хочешь сказать.

И тогда Токарь произнес слова, которые не говорил никогда и никому

– Я люблю тебя.

Нина закрыла лицо руками.

– Ты чего?

– Боже! Боже мой, я так счастлива! Повтори это, милый, скажи еще раз.

– Я люблю тебя. Люблю. Люблю.

Он прижал ее голову к груди, гладил по волосам и повторял «люблю». Обняв Токаря, Нина счастливо улыбалась.

– Я услышала, что хотела, – говорила она тихо, – скоро все закончится, – она опустила руки на его талию, – твой друг не вернется за нами, – снова нащупала рукоятку пистолета, – мне так много хочется тебе рассказать, но у нас слишком мало времени. Нас разлучат, и мы больше никогда не встретимся, – осторожно ухватила пистолет двумя пальцами, – и я не могу этого допустить.

Телефон Токаря пискнул. Нина вздрогнула и отдернула руку от оружия.

«Еду. Бабки у меня!» – вытащив телефон, прочитал Токарь сообщение от Винстона. Он показал его Нине и сказал, с трудом скрывая радость и облегчение:

– Живем, лапа! Я же тебе говорил, что все будет ништяк.

* * *

Шиломбрит по-отцовски улыбается мне. Он говорит: «Все это может закончиться, как только ты попросишь об этом». Говорит открыто, прямо, без намеков. Ему нечего бояться. Никто, кроме нас двоих, не слышит этих слов. А значит, он их не говорит.

Меня избивают по три раза в неделю. Случается, и чаще. Но никогда – реже.

Я пытаюсь не давать им ни малейшего повода. Слежу за любыми, даже самыми незначительными своими действиями. Заикаюсь, обдумывая каждое слово.

Но Шиломбрит все равно всегда находит повод… «Соглашайся. Соглашайся, и тогда тебя перестанут бить».

Проникновенность его тона пугает меня.

«Нет». – «Сегодня ты снова накосячил». – «Что? Я… я ничего не сделал…»

Я превращаюсь в Лешу.

«Заткнись». – «Извини». – «Сегодня ты накосячил. Снова».

Шиломбрит растягивает рот в издевательской улыбке. «Правда, я еще не знаю, как именно, но я обязательно что-нибудь придумаю. Ты мне веришь?»

О! В этом у меня нет ни малейшего сомнения. Не нужно обладать фантазией братьев Гримм, чтобы выдумать причину, по которой можно наказать провинившегося раба. Прибавьте к этому авторитет Шиломбрита и мою ничтожность – и вы получите бесконечно много