— А на чьей машине поедем? На вашей или… — Ринат осекается, ловя мой взгляд. Этот древний наглухо тонированный гелендваген на правительственных номерах нужен как раз для того, чтобы беспрепятственно проезжать посты ДПС.

— Понял. А Мусе куда сесть? Вперед или…

— Назад, — говорю я, садясь на переднее пассажирское сиденье. — Ты — за руль. Поезжай в центр. Я пока уточняю, где находится наш друг.

64

Камиль

На месте я прошу Рината остановиться и набираю номер Ботаника. Внутри царит искусственное спокойствие, в то время как тело максимально собранно. Умение мыслить отстраненно не раз спасало в критических ситуациях, почти так же, как быстрые реакции. Именно благодаря им я являюсь респектабельным гражданином, а не мотаю долгосрок в богом забытом месте.

Гудки в трубке тянутся мучительно долго. Надеюсь, у Ботаника нет привычки игнорировать незнакомые номера. В противном случае романтичную поездку по ночному городу придется заменить утренней и, возможно, немало удивить соседей.

После пятнадцатисекундного молчания в динамике раздается недовольное «Алло». Одного этого звука хватает, чтобы воскресить в памяти его одутловатую рожу. Говорят, Ботаник всюду рассказывает, что из-за меня у него проблемы с почками — я их вроде как отбил. Вранье. По морде я ему действительно однажды съездил, но на этом все.

— Здравствуй, Витя, — ласково говорю я, делая знак Ринату, чтобы выходил из машины. — Камиль Юсупов беспокоит.

Пауза длится недолго, но все-таки она есть. Я уже стал забывать, что Ботаник на редкость трусливый. Хотя некоторые ошибочно полагают, что страх — это признак наличия ума.

— Чем обязан?

— Я около твоего дома. Спустись ненадолго — поговорим.

— Не имею ни малейшего желания, — сухо отрезает он.

— Вить, мы же взрослые люди, и в цивилизованные времена живем. Мордобой устраивать никто не будет. Возникла проблема, и я предлагаю ее обсудить.

— У меня ужин с семьей.

Вспышка злости пытается пробиться сквозь стену спокойствия, но я успешно ее давлю. Послушать со стороны — и впрямь Дед Мороз. Любящий отец и муж, моралист. Все свое дерьмо Ботаник приберег для особых случаев.

— Надолго не отвлеку. Я тоже занятой человек, но ради разговора с тобой отложил все дела, рассчитывая, что ты пойдешь навстречу. Мы так или иначе поговорим, просто сейчас наиболее подходящее для этого время.

Ботаник безошибочно считывает угрозу, зашитую между строк и, помолчав, раздраженно буркает:

— Сейчас спущусь. У тебя будет пять минут.

Усмехнувшись, я отключаюсь. А вот это, Витя, уже не тебе решать.

—

Спустя минут десять Ботаник, воровато озираясь, появляется на крыльце. Потянувшись, я мигаю ему дальняком и многозначительно смотрю в зеркало заднего вида. Ответный взгляд Мусы говорит, что к встрече гостя он готов.

С максимально напыщенной рожей Погорельцев открывает пассажирскую дверь и, заметив в салоне третье лицо, пытается дать назад. Безуспешно, разумеется, ибо там его уже ждет Ринат.

— А шестерок своих для чего позвал, если просто поговорить хотел? — огрызается он, плюхаясь на задний диван рядом с Мусой.

— Чтобы тебя такого нарядного не украли, — иронизирую я, с намеком оглядывая его ярко-синий спортивный костюм. — Ребята нам не помешают, не волнуйся.

И повернувшись к Ринату, севшему за руль, говорю:

— Поезжай в сторону офиса.

— Я же сказал, что у меня ужин с семьей, — рявкает Ботаник, безуспешно пытаясь скрыть панику. — И у тебя пять минут.

— Не хочу твоим соседям проезд загораживать. — Я открываю окно и прикуриваю сигарету. — Ты ведь догадываешься, о чем речь пойдет, да, Вить?

— Если ты о подосланной ко мне шпионке, то разговоры бесполезны. — Его тон становится снисходительно-деловым. — Я уже дал отмашку Гульченко. Так что пусть ждет звонка.

Я даже немного восхищен таким вызывающим поведением: то ли Ботаник искренне уверовал в свою неприкосновенность, то ли окончательно свихнулся. Гульченко я, конечно, помню: это его дальний родственник, который в свое время за мой счет пытался выторговать у начальства звезду. На допросы меня как по расписанию таскал в попытке навешать едва ли не международные теракты.

— Ты ведь не с двадцатипятилетней девчонкой разговариваешь, которая в силу возраста взрослой кухни не знает. — В горле немного першит от чересчур глубокой затяжки. Тяжело оставаться непробиваемым, когда речь идет о Динке. — Хочешь предъявить ей промышленный шпионаж, когда сам пытался подкупить журналиста? Есть ведь и статья о защите деловой репутации, Витя. Контакты всех, кого ты пытался приобщить к своей лажовой подставе, у меня имеются. Пройдут свидетелями. К тому же, твой родственник уже года два как в отставке, если не ошибаюсь. Ему на старости лет наверняка хочется спокойно грядки полоть, а не вставать в стойку по очередному твоему свистку.

— Позвонит, куда нужно, и даже в стойку вставать не придется…

— Ты, вижу, не в курсе, поэтому придется тебя просветить, — с удовольствием перебиваю я. — Менты и бандиты с женщинами не связываются. Таково негласное правило улицы. Неплохо бы знать об этом до того, как пытаться впарить мне всю эту херню.

Вдалеке начинают маячить очертания автосалона, поэтому я решаю основательно перейти к делу.

— Итак, у меня к тебе предложение. Завтра приезжаешь к Дине с цветами и слезно просишь прощения за все, что ей наговорил. Отдельно извиняешься за оскорбления. Можешь сослаться на чувствительность к магнитным бурям, ну, или сам что-то придумаешь. Мы все помним, что сочинять ты умеешь прекрасно. Выплатишь, что должен — лишнего, заметь, не нужно, и навсегда забудешь ее имя. На этом разойдемся.

— И с чего я обязан это делать? — возмущенно шипит Ботаник. — Потому что ты эту сикушку потрахиваешь? Лучше скажи своей шестерке, чтобы отвез меня к дому, а сам поезжай за цветами. И пока будешь вытирать сопли своей малолетней телке, объясни, что шпионить за взрослыми серьезными дядями нехорошо.

Я глубоко вздыхаю. Хорошо, что сижу впереди, иначе вмял бы его рожу в боковое стекло.

— Муса. — Я снова нахожу его глаза в зеркале. — В сидении за мной есть мешок. Это для нашего гостя.