— Да, я догадался, — кивнул Шарур. — Ну и что, ты явился в Гибил, надеясь и здесь что-нибудь своровать?

— Я не должен называть вам то, за чем пришел в Гибил, — сказал зуабский вор. — Энзуаб приказал мне прийти в Гибил и украсть одну вещь.

Шарур молчал. Он знал, и заубиец тоже знал, что теперь он ничего не сможет украсть в Гибиле без милости Шарура. Украдет, конечно, если только Шарур позволит ему украсть, чтобы умилостивить своего бога.

— Я назовусь, — сказал вор. — Мое имя Хаббазу.

— И я назовусь в ответ. Меня зовут Шарур.

Они церемонно поклонились друг другу. Хаббазу сказал:

— Ты ведь сын крупного торговца? Так сказали твои люди еще там, перед Зуабом. — Шарур кивнул. Хаббазу продолжал: — А я сын вора, и каждый из нас занимается ремеслом своего отца. Скажи мне, сын торговца, вот если бы вор мог ограбить и убить тебя, пока ты спишь, а вместо этого только прошел бы ночью мимо, ты бы задолжал такому человеку?

— Знаешь, у нас в Гибиле воровство не считают почетным ремеслом, — ответил Шарур. — Человек обещает самому себе не совершать бесчестных поступков. Соответственно, никто никому не должен за то, что кто-то удержался от неправедного действия.

— У нас в Зуабе по-другому, — сказал Хаббазу. — У нас воровство — это такая же работа, не хуже любой другой. Было бы иначе, разве стал бы наш городской бог побуждать нас этим заниматься?

— Я мало знаю о путях богов.

— Конечно, ты мало об этом знаешь — ты же из Гибила. — Хаббазу поднял кустистую бровь. — Бог Гибила дремлет. — Шарур поймал себя н мысли, что он предпочел бы, чтобы их городской бог вообще заснул мертвым сном. А вор продолжал:

— Если бы бог Гибила не был таким сонным, я бы не пришел за… — Он резко замолчал.

— ... за тем, чтобы украсть что-то из сокровищницы бога? — закончил Шарур.

Хаббазу быстро шел по узкой извилистой улочке. Шаруру приходилось прикладывать немало усилий, что не отстать, хотя он был крупнее тщедушного зуабийца, а ноги у него были длиннее. Если бы захотел, Хаббазу мог бы легко сбежать от него. По спине Шарура уже катился пот. Он подумал, что в таком состоянии даже трехлетний ребенок мог бы легко ускользнуть от него.

Хаббазу неохотно сказал:

— Наверное, меня обвинят в краже того, что принадлежит богу Гибила. — Он поднял руку, останавливая слова Шарура. — Но я клянусь самим Энзуабом, сын главного торговца, я пришел в Гибил не для того, чтобы взять что-то очень ценное из храма Энгибила. Я пришел в Гибил не для того, чтобы разорять бога города.

— А зачем же ты тогда явился? — возмутился Шарур. — Неужто Энзуаб приказал тебе украсть какую-то безделицу?

Если раньше Хаббазу выглядел неуверенным из-за того, что не хотел выдавать тайну, то теперь его неуверенность стала иной.

— Может и так, — смиренно ответил он. — Насколько я понимаю, Энзуаб просто хочет поставить Энгибила в неловкое положение перед другими богами, похвалиться тем, что вот оно было у Энгибила, а теперь у него, Энзуаба. Боги тоже стараются набрать очки в глазах соседей. Точно, как люди.

— Это ты прав, — признал Шарур. — Но попадись ты кому-нибудь кроме меня, знаешь, чем бы это кончилось? Разве твоему богу не все равно, какой будет твоя судьба? Или Энзуаб думал, что один человек для него неважен? Какая разница, если его замучают в Гибиле до смерти?

— Я слуга Энзуаба, — с достоинством сказал Хаббазу.

— Слуга или раб? Ты что, собака Энзуаба? Разве ты имхурсаг, что бог смотрит твоими глазами чаще, чем ты сам? — спросил Шарур. — Разве твой энси не защищает тебя от Энзуаба?

— Я не раб. Я не собака. Хвала Энзуабу, я и не имхурсаг, — ответил вор. — Но я слыхал, что Энгибил тоже время от времени может отдавать приказы. И когда Энгибил указывает горожанину, что тот должен сделать что-то определенное, разве ему не повинуются? Разве могут гибильцы отмахнуться от велений бога или просто забыть о них?

— Нет, ему повинуются, — неохотно проворчал Шарур. Вор напомнил ему, что если бы не прямое распоряжение Энгибила, он мог бы дать Димгалабзу выкуп за Нингаль.

— Тогда какой смысл жаловаться, что человек из другого города тоже повинуется своему богу? — пожал плечами Хаббазу. — Чем он отличается от тебя?

— Тем, что может навредить моему богу. Тем, что может навредить моему городу.

Шарур с тоской посмотрел на стену, дававшую хорошую тень.

— Давай присядем, а? На меня недавно дохнул демон лихорадки, и я пока еще недостаточно оправился от болезни.

Хаббазу не стал возражать и присел рядом с Шаруром под стеной.

— Как скажешь. Я все-таки обязан тебе. Но я никак не возьму в толк, как я могу навредить твоему городу. Да и твоему богу тоже. Ну, посмеются над ним другие боги, но от этого никто еще не умирал. Ты знаешь хоть одного мужчину, умершего от того, что над ним посмеялись. Некоторые, наоборот, сами стремятся к такому.

— Ну и что это за мелочь, которую ты собираешься украсть? — с легким раздражением спросил Шарур. — Что за мелочь велел украсть Энзуаб? Ты ведь так и не сказал, за чем явился в Гибил? — Инстинкт торговца заставил Шарура намекнуть Хаббазу, что если речь идет о какой-нибудь безделице, он может и в сторонке постоять, пока вор будет делать свое дело. Пусть он так и не думал, но считал, что создать такое впечатление будет не лишним.

Кажется, ему удалось. Хаббазу пошевелил пальцами в знак признательности.

— Это и в самом деле пустяковина, сын главного купца. Энгибил не заметит, если она пропадет из его сокровищницы. Речь идет об обычной чашке.

— Среди сокровищ Могучего Энгибила есть много чаш и кубков, которых ему будет очень не хватать, — прищурившись, сказал Шарур. — Там есть кубки из золота и кубки из серебра, кубки для пива и кубки для финикового вина.

— Речь не идет о золоте или серебре, — заверил его вор из Зуабу. — Это всего лишь глиняная чашка,