Елица, ведя ладонью по гладким перилам, прошла по открытой части верхнего яруса, что как раз выходила на дружинные избы. Прищурилась от яркого тёплого Дажьбожьего ока, бросающее щедрые лучи в лицо. Присмотрелась, выглядывая среди множества мужских фигур – княжича. И едва не вздрогнула, как заговорил рядом с ней тихо появившийся с другой стороны Доброга.

– Утра доброго, княжна, – улыбнулся, когда она к нему повернулась.

– Доброго. Задержаться мне тут придётся. Слыхал ведь, что с Вышемилой случилось…

Воевода покривил губами недовольно.

– Конечно. И Чаян уже знает тоже. А потому уж кметям своим сказал, что отъезд ваш откладывается до твоего слова.

– Вы с ним уже не враждуете? – Елица вновь опустила взгляд во двор.

– Если ты думаешь, что этим я память отца твоего предаю, так нет. Людям надо жить спокойно. Их и так полегло за эти годы много, – Доброга сжал лежащую на перилах ладонь в кулак. – А княжичи не лютуют, как и обещали. Да и уберутся отсюда когда-то. Как отыщется Сердце. Разве не так? Так зачем я буду нарочно морду от них воротить.

– Всё верно говоришь, – Елица покивала. – И я не сержусь вовсе. Да только не знаю, когда они отсюда снимутся и вернутся к себе. Потому как Сердце пока от нас так же далеко спрятано, как и в начале было.

Она замолчала, как увидела наконец Чаяна. Тот вышел из-под навеса ристалища, закидывая на плечо рубаху. Попотел изрядно, схватившись, видно, с кем-то из дружинников. Княжич дошёл до колодца в глубине поля, зачерпнул воды – отпил немного через край, а остатки выплеснул на себя. Елица так и поёжилась. Как будто не только Леден холода не боится. Утро, конечно, тёплое, да до летнего далеко ещё. А вот вода студёная в роднике – аж зубы ломит порой.

– Коли не уберутся, – вновь заговорил Доброга, – будем помощи искать. Соседи у нас есть, да со своих застав людей соберём. Ты не тревожься. И не думай, что я ни о чём таком и не помышляю. Только княжичи нам здесь пока спокойные нужны, а не злые.

И вдруг лёгок на помине вышел во двор Леден. Встретил брата, который уже направлялся внутрь. Они о чём-то поговорили – и Чаян аж помрачнел заметно. Поднял голову и удивительно точно взглянул на Елицу: глаза его тут же улыбнулись, хоть и осталось лицо серьёзным. Она отступила в тень крыши, решив, что идти пора: как не хотелось ей со старшим Светоярычем даже рядом стоять. Особливо после того, что накануне случилось. Да и говорить с ним нужда отпала, раз он и сам обо всём догадался.

– Эй, кто смелый? – услышала она голос Ледена. – Кто против меня выйдет, порты не обмочит?

И столько в нём было злой удали, словно грызло сейчас княжича изнутри какое-то только ему ведомое раздражение. Выплеснуть захотел, груз с души сбросить. Кмети ответили ему неясным гулом, явно не стремясь с таким дюжим противником в схватку. Доброга выглянул вниз, чуть перегнувшись через перила. Хмыкнул удовлетворённо и гаркнул:

– Я выйду, княжич. Коль не сбежишь, пока спускаюсь.

– Добро, воевода, – вновь ответил ему невидимый Елице княжич. – Только меч не забудь по старости-то лет.

Парни загоготали облегчённо. Доброга фыркнул, ничуть не обидевшись на колкость. Каждому понятно, что он ещё в большой силе и годами не стар, да только позубоскалить перед поединком, оно никогда не зазорно – кровь взбодрить, злости понабраться. Воевода хлопнул ладонью по перилам.

– Всё наладится, княжна, – сказал напоследок и пошёл к лестнице.

Елица, чуть задержавшись, тоже осторожно высунула нос во двор. И до того люто захотелось посмотреть на схватку Ледена с Доброгой, что аж сердце зашлось. Княжич, пока воевода шёл к нему, снял рубаху и бросил отроку Брашко, который уже крутился здесь в предвкушении. Косые лучи вставшего над стеной светила хлынули по его спине и пепельным вихрам, падающим на могучую шею. Елица нахмурилась и, резко развернувшись, пошла прочь. Нечего праздно глазеть. Так весь день простоять можно.

Пока шла к своей горнице, приостановилась у двери Вышемилы, невольно прислушиваясь к страшному шуму внутри. Похоже, буянила Зимава: её разгневанный голос звонко разносился по опочивальне. Что-то гремело даже, стучали резкие шаги по полу. Елица вздохнула и открыла дверь.

– Я уж многое чего в жизни видела. И не тебе мне в укор ставить. Дитя я от Чаяна не получу, да, может, хоть смилостивится он. Радана вернёт. А ты с Леденом этим… – княгиня вдруг осеклась, заметив, что в горницу вошли.

Вышемила даже заулыбалась, как увидела спасительницу от гнева сестры. Видно, не первый раз Зимава её вразумить пыталась. Да всё без толку.

– Зимава права, – неожиданно для себя встала на сторону княгини Елица. – Забыть тебе надо княжича. Я с ним в дороге была. Знаю, какой он и знаю, что таит он в себе.

– Вы что, сговорились обе?! – Вышемила так и привстала, но тут же вновь опустилась на подушки, сморщившись от боли. – Уж ты, Елица… Думала, ты понимаешь…

– Я понимаю. Но лучше бы тебе оставить мысли о нём. Он уже довёл тебя до беды. Хоть и не хотел.

И вроде добра желала. Как лучше. А всё равно вышло ещё хуже, чем было. Мало того что боярышня разрыдалась до судорожных всхлипов, так ещё и Зимава обратила на Елицу подозрительный взор. С неё станется подумать, что та себе княжича присмотрела, потому и соперницу отвадить хочет.

– Ты уж не лезла бы в дела наши семейные, – процедила княгиня, словно глухой всё это время была. – Мне перед батюшкой ответ держать за то, что с ней случилось. Не тебе. И мне объяснять, как сестра моя уехала из дома девицей непорочной, а вернулась…

Она махнула рукой, и с ресниц её сорвалась прозрачная слезинка. Мазнула по щеке и растворилась маленьким пятнышком, упав на рубаху. Княгиня отвернулась, вытирая мокрую дорожку – и так жаль стало её тоже. Но она, пожалуй, права была. Не стоило в их разговор вмешиваться. Нельзя всех вокруг осчастливить и всем помочь: уж как часто она сама в том убеждалась. Как бы Зимава ни ярилась сейчас, а всё равно Вышемила сама решение примет, как ей дальше с Леденом быть. Оставалось только надеяться, что слова Елицы поселят в её душе чуть больше сомнения.

Елица вышла, даже не пытаясь никого утешить. Она снова отправилась к себе, но только вошла, только начала кудели разбирать, за какие скорей взяться нужно,