Шрифт:
Закладка:
Какой-то репортер помахал листом бумаги с заявлением Франклина Доджа, в котором бывший агент обвинял Римуса, что тот заплатил 8000 долларов за его убийство. Римус захохотал, длинно и пронзительно, и спросил в ответ:
– Зачем мне тратить восемь тысяч и специально нанимать человека, когда я мог купить патрон за несколько центов и сделать дело самостоятельно?
Еще один журналист поднял руку:
– Вы, несомненно, все спланировали. Мне кажется, что и пути отступления заранее предусмотрели.
Это был единственный вопрос, который вывел Римуса из себя, сорвав покров спокойствия и любезности.
– Ваша юность извиняет заданный вами вопрос, – произнес он, и каждое слово было пропитано гневом. – Почему я должен метаться по стране, как беглец от правосудия, как тот, за чью голову назначена награда? Если вы ясно осознаете, что вам нечего бояться, зачем вам бежать? Человек, который ощущает свой долг перед обществом, который не совершил ничего морально предосудительного, не будет бежать от последствий своих действий, но сделает ровно то, что сделал я, – придет с повинной.
Римус придерживался этой позиции и на следующий день, когда явился в муниципальный суд. Дружелюбие вернулось к нему, и он пожимал руки репортерам и зевакам, пока судья не вызвал его по имени.
– Здесь, – шагнул вперед Римус.
– Вы обвиняетесь в убийстве, – сказал судья. – Признаете ли вы себя виновным?
– Я невиновен, – ни секунды не колебался Римус.
– Вы готовы к суду?
– Да.
По пути из зала суда Римус задержался, чтобы ответить на вопросы репортеров, которых интересовало, будет ли он приглашать адвоката для защиты. В ответ он театральным жестом извлек из кармана две телеграммы: одну от У. У. О’Брайена, партнера Кларенса Дэрроу, другую от Хью Дж. Дейли, бывшего помощника федерального прокурора в Чикаго, – оба предлагали свои услуги по защите. Римус сказал, что он отклонил эти предложения. “Джорджа Римуса будет защищать Джордж Римус, – пояснил он. – Сейчас я Джордж Римус-адвокат, а не Джордж Римус-бутлегер”. На самом деле Римус следил за судом над “Толстяком” Рассманом и собирался нанять в качестве консультанта его адвоката Чарльза Элстона – в том случае, если тот победит Тафта и выиграет процесс.
В коридоре Римус язвительно высмеивал предположения Тафта, что защита будет строиться на признании его невменяемым.
– Неужели я выгляжу сумасшедшим? – вопрошал он. – Тому, кто считает меня безумным, стоит проверить собственное психическое здоровье. – Он выдержал паузу, обдумывая свои слова, и рассмеялся: – Звучит диковато, да? Сумасшедшие всегда считают психами других.
Все выходные Римус развлекал гостей в своих тюремных хоромах. Бланш Уотсон пришла сказать, что сообщила новости его сестре и ее мужу. Джон Роджерс, приятель-репортер из “Сент-Луис пост-диспатч”, тоже нанес визит и был потрясен сдержанностью Римуса. “Я никогда в жизни не видел его таким спокойным, как через три дня после убийства, – вспоминал он. – Он оказался совершенно другим человеком”. Если Римус и был сумасшедшим, как думал прежде Роджерс, его разум чудесным образом стремительно исцелился.
* * *
В понедельник 10 октября 1927 года присяжным потребовалось всего девяносто минут, чтобы оправдать Рассмана, и Римус попросил Элстона участвовать в его защите. Кроме дел об убийстве, Элстон специализировался на скандальных разводах и однажды отсудил для жены 100 000 долларов алиментов – вдвое больше, чем было предусмотрено брачным контрактом (помимо прочих прегрешений, муж обвинялся в том, что настоял, чтобы слуги ели с ними за одним столом, и при этом беседовал исключительно с ними).
– По настоятельной просьбе моих друзей я принял решение пригласить адвоката Элстона к сотрудничеству в данном процессе, – объявил Римус. – Римус сам справится с защитой себя, но мистер Элстон будет его помощником.
Они принялись разрабатывать стратегию. Первый пункт повестки: ответ на обвинения – “невиновен”. Но почему невиновен, по какой причине? Один из вариантов – это было “убийство при смягчающих обстоятельствах”.
Они могли предъявить список неопровержимых проступков Имоджен – похищение его денег и всех активов, измена с Доджем – и настаивать, что ее неблаговидное поведение оправдывает его поступок. Более того, ее поведение породило его реакцию – изначальная искра насилия разгорелась, и пламя охватило их жизни. Она была безнравственной женщиной, и потому Римус имел моральное право убить ее. Это был самый старый и самый распространенный прием защиты.
Второй вариант: временное помешательство, или, говоря юридическим языком, “транзиторная невменяемость”. Обоснование такое же, с использованием вероломства Имоджен как объяснения того, что именно спровоцировало ее гибель. Храни она верность мужу, у Римуса никогда не начались бы приступы, провалы в сознании, полностью разрушавшие рациональное мышление. Временное помешательство отлично объясняло и мерцающие звезды, и светящееся гало, преследовавшее его и нашептывавшее приказы убить.
Римус отлично помнил прецеденты, когда защита строилась на доказательстве временного помешательства. Впервые этот аргумент был успешно применен в деле Дэниэла Сиклса, будущего генерала Гражданской войны, который убил Филипа Бартона Ки II, сына Фрэнсиса Скотта Ки, автора “Звездного знамени”[37]. Зимой 1859 года Сиклс получил анонимное письмо, в котором сообщалось, что у его молодой жены Терезы роман с Ки. Поставленная перед фактом Тереза составила и подписала признание, сознаваясь в неверности с типично викторианской велеречивостью: “Я совершила то, что свойственно порочным женщинам”. На следующее утро Сиклс, запасшийся тремя пистолетами, трижды выстрелил в Ки, последний раз в упор.
В команду защитников Сиклса входил Эдвин Стентон, известный адвокат и будущий военный министр при Аврааме Линкольне. В ходе процесса Стентон изобрел мотив, прежде неопробованный американской системой правосудия, – дескать, рассудок обвиняемого был помрачен изменой жены, он убил Ки не хладнокровно и обдуманно, а в приступе “мимолетного умоисступления”. Присяжные совещались всего час и вынесли вердикт “невиновен”. Услышав это, Стентон легкомысленно сплясал джигу.
Не так давно, в 1907 году, эксцентричный питтсбургский миллионер Гарри К. Тау предстал перед судом за убийство прославленного нью-йоркского архитектора Стэнфорда Уайта. Подсудимый долгое время таил злобу на Уайта, убежденный, что это по его наговору был исключен из престижного манхэттенского мужского клуба. Неприязнь усугубил причудливый любовный треугольник: бессовестный распутник Стэнфорд Уайт настойчиво обхаживал пятнадцатилетнюю модель и танцовщицу Эвелин Несбит. На одном свидании он напоил ее шампанским и изнасиловал. Простив своего “ласкового вампира”, девушка продолжила отношения с ним.
Однако у Несбит имелся еще один пылкий поклонник – Тау, который не пропускал
