Шрифт:
Закладка:
Им, конечно, это не так уж страшно. Все равно они преступники и уже пойманы, так что два лишних трупа ничего не прибавят к приговору. Даже один труп, потому что власти, похоже, уже согласились считать смерть Феди несчастным случаем…
— А почему же вы не поделились с полицией своими наблюдениями и предположениями? — спросил Гера медленно и тихо. Он как бы смотрел на меня по-новому и присматривался.
— Не захотел, — ответил я упрямо.
— Почему? — настаивал Гера.
— Потому что мне понятно, что все это недоказуемо, — ответил я. — Вернее, доказуемо, но никто не станет тратить силы на то, чтобы это доказывать.
— Верно, — сказал Гера удовлетворенно. — Потому что это доказать невозможно.
— Возможно, — произнес я значительным голосом. — На родине — возможно. Вы и сами это понимаете.
— Нет, не понимаю, — ответил Гера. Потом вдруг сказал: — У вас нос сильно опух… Пойдемте, я вам сделаю компресс.
Я засмеялся, хотя смеяться было больно — нос болел все сильнее. Наверное, на нервной почве.
— Никуда я с вами не пойду, — сказал я весело, хотя мне было не до смеха в ту минуту. — Знаю я ваши компрессы. Двоим вы уже поставили «компресс»…
— То есть?
— Феде вы поставили «компресс» так, что его лицо было невозможно узнать… А Вите дали таблетку для поправки здоровья. Только она оказалась цианидом. Знаем, знаем, какой вы замечательный лекарь. Так что оставьте свои компрессы при себе.
— Да ладно вам, — улыбнулся, ничуть не обидевшись, Гера. — Все вы шутите да шутите… У меня кончились сигареты. Посидите тут, я схожу куплю.
— Купите здесь, — сказал я, — мне не терпится закончить наш разговор.
— А зачем? — удивился Гера. — Вы, кажется, уже все сказали, что собирались.
Потом он огляделся, как бы что-то прикидывая.
— Нет, — сказал он. — Здесь сигареты дорогие. На углу в магазинчике они вдвое дешевле.
— Магазин еще закрыт, — ответил я. — Еще только восемь часов. Вы просто забыли.
— Ваша правда, — согласился Гера. — Это просто у меня от напряжения и от суматохи сместилось представление о времени. У меня в номере есть пачка. Сейчас я спущусь и мы договорим. Идет?
— Идет, — сказал я. — Только поспешите, а то у меня начинает сильно болеть голова, а я бы хотел еще успеть объяснить вам, что я для вас совершенно безопасен. И вы не должны топить меня в море или толкать под грузовик на улице…
— Ну и фантазия же у вас, — сказал с досадой Гера, слезая со стула. — С чего это мне топить вас?
— Вот я и объясню вам, — сказал я. — Мне просто интересно, как писателю. Я никогда не видел наемных убийц… Скажите, вы — киллер? Это теперь ведь так называется? Мне просто любопытно видеть своими глазами. Я даже польщен таким знакомством…
Я бормотал еще что-то, но Гера подмигнул мне и удалился, сказав:
— Подождите, я мигом. Курить очень хочется.
Он ушел, после чего я прождал его полчаса. Больше он не пришел. Зато в холле отеля появился следователь, с которым мы расстались несколько часов назад. Он стоял и озирался, ища стойку портье. Рядом с ним стоял представительный молодой мужчина в костюме.
Летом в Испании костюм сразу выдает высокопоставленного человека. И не только летом, наверное. Это в России костюмы носят все, кому не лень. В Европе же костюм сразу ставит человека на определенную ступеньку социальной лестницы…
Я понял, что эти люди пришли по мою душу. Делать было нечего, и играть в прятки не хотелось, тем более, что и не было причин. Решив, что с Герой я еще успею поговорить, я слез со стула и пошел навстречу посетителям.
Об одном я жалел — что у меня такой ужасный вид. Мне следовало бы помыться и переодеться. Как-никак это был официальный визит.
Как в старые времена говорили в райкомах партии, давая разрешение на туристическую поездку: «Помните, что вы будете представлять свою страну»…
Сейчас я явно не подходил для того, чтобы представлять собой Россию. Или, наоборот, — как раз и подходил?..
Следователь заметил меня, бредущего навстречу из бара. Он осмотрел всю мою помятую фигуру, щетину на щеках, неумытое лицо и красные, как у кролика, глаза…
— Вы совсем не спали? — обратился он ко мне с участливым видом.
— Нет, остаток ночи я пил вот в этом баре, — сказал я мрачно.
Он с сомнением качнул подбородком вверх и потом вниз и сказал: «О!»
— Не беспокойтесь, — произнес я разухабистым тоном. — Для русского я веду себя вполне нормально. Даже слишком мало пью, я бы сказал. Так что я вполне в норме.
— Вот этот синьор хочет с вами поговорить, — сказал следователь и отступил назад.
Мужчина был старше меня на пару лет или только казался старше благодаря своему важному и ухоженному лицу. Он протянул мне руку, которая была одновременно твердой, мужской, но и холеной.
— Овьедо, — представился он. — Педро Овьедо из министерства внутренних дел.
— Очень приятно познакомиться, — сказал я и сам удивился, как это я в том состоянии, в котором был, мог еще говорить любезности. Наверное, со стороны это было очень смешно…
— Мы могли бы поговорить спокойно? — спросил офицер, и я сразу спохватился.
— Конечно. Пойдемте ко мне в номер. Только там неприбрано, — извинился я.
— Это не имеет значения, — сказал Педро, и мы вошли в лифт.
В моем номере действительно было неприбрано. Ведь покидал я его вчера, спеша к Эстелле, которая ждала меня в кафе, и к тому же уходил отсюда не один, а подталкивая в спины семейство покойного Вити…
Как давно это все было, подумал я. Прошло всего меньше суток, а все изменилось, и прежнего как будто не бывало. Наверное, это все оттого, что я в Испании. Неслучайно же именно здесь написана пьеса Кальдерона «Жизнь есть сон». Кальдерону тоже так казалось…
— Садитесь, пожалуйста, — предложил я синьору Овьедо, убирая с единственного стула свои штаны…
— Я недолго вас задержу, синьор, — сказал он, усаживаясь на стул и внимательно глядя на меня. — Дело в том, что вы попали в довольно неприятную ситуацию, — начал он. — В вашей туристской группе, с которой вы прибыли сюда, произошли два убийства. И вы были свидетелем по крайней мере одного из них. Непосредственным свидетелем. Вы понимаете, что это означает в условиях, когда не найден еще виновник? Это значит, что подозреваются
