Шрифт:
Закладка:
Дни становились все короче, и нескончаемая серость бытия окутывала Эмилию: 1944-й катился к своему концу, кругом царила атмосфера страха и неопределенности. Страна погрузилась в хаос. Кто мог представить, какое правительство — или несколько разных правительств — окажется у власти в разрушенной и раздробленной на куски Италии? Деловые перспективы Феррари были туманными, особенно теперь, когда долгие переговоры с Isotta Fraschini обернулись прахом, а пуповина, связывавшая с Alfa Romeo, давно и навсегда оборвалась.
Еще хуже было то, что искушение бездонной казной Орси оказалось слишком сильным для Альберто Массимино, и он не устоял. Великолепный инженер, ставший столь ценным игроком в команде, разрабатывавшей «158-ю» и создававший спорткар «815», наконец согласился покинуть Ferrari и перебраться на другой конец города работать в мастерской принципиальных соперников из Maserati. «Дезертирство» Массимино стало серьезным ударом для Феррари, поскольку он рассчитывал, что инженер займется дизайном новых двигателей — а может, и автомобилей целиком, — как только утихнут бои.
В феврале 1945-го вернулись американские бомбардировщики, и на сей раз они нанесли куда больший урон цехам в Маранелло. Поскольку ущерб был огромным, на восстановление предприятия потребуются многие месяцы. Мир Феррари в буквальном смысле рушился у него на глазах. Более того, драмы разворачивались не только в Модене, но и в Кастельветро.
Лина Ларди была на пятом месяце беременности. Феррари понимал, что к середине года станет отцом незаконнорожденного ребенка. Перед ним открывалась совершенно новая, теневая жизнь. Вдобавок ситуация в Модене была аналогично удручающей. Дело было не только в отношениях с Лаурой — они пребывали в своем обычном состоянии кипящей взаимной ненависти, — но и в Дино: он был болен. У 12-летнего сына Энцо обследовавшие его врачи нашли симптомы заболевания, которое, по их словам, неизбежно должно было привести к смерти. Наверняка от внимания Энцо не ускользнула ирония судьбы, ведь он одновременно терял одного ребенка и обретал другого.
Пока война грохотала вокруг, Энцо Феррари впервые со времен тех мрачных дней 1918 года почувствовал горечь поражения. Анархия, жестокость и смерть были повсюду: в усеянных снарядами городах, в некогда безмятежной Паданской низменности, на окропленных кровью Апеннинах над головой, даже в его собственном доме. Мир неспешно приходил в его страну, но будет ли он много лучше разорений войны?
Глава 9
Война охватила Италию, словно ураган: она с безумной яростью обрушивалась на один регион, а другой беспечно обходила стороной, ничего не касаясь. От бомбардировок сильнее всего пострадали Турин и Милан на западе, тогда как юг понес наибольший ущерб от артиллерийских орудий: немцы и союзники осыпали друг друга снарядами вдоль всего Апеннинского хребта. Если не считать спорадических бомбардировок вроде тех, что обрушились на фабрику в Маранелло, Модена избежала серьезного урона. Электроэнергии не хватало, а многие товары первой необходимости были в дефиците, но плодородные земли вокруг города позволили его жителям не испытывать значительной нужды в провизии большую часть войны.
Для Энцо Феррари первые месяцы 1945 года обернулись тяжелой личной драмой, выходившей за рамки жестокой реальности войны. 22 мая Лина Ларди родила ему его второго сына. В отличие от Дино, хрупкого и довольно неуверенного в себе 13-летнего подростка, новый ребенок казался здоровым — сказывались сильные гены матери. Его назвали Пьеро и незамедлительно изолировали ото всех в доме Ларди в Кастельветро. Феррари совершал регулярные визиты к матери и ребенку, но существование Пьеро Ларди, незаконнорожденного сына знаменитого местного бизнесмена из автоспортивной среды будет скрываться еще долгие годы. О нем будут знать лишь несколько человек из числа ближайших доверенных лиц Энцо.
Пьеро Ларди пришел в наш мир спустя месяц после смерти нахального крестьянина, чья спесь завела Италию на этот причудливый аттракцион с американскими горками: то вверх, то вниз, и так два десятка лет подряд. В апреле Partigiani захватили Бенито Муссолини на берегу озера Гарда в тот момент, когда он пытался ускользнуть из страны в обличье немецкого солдата. Надругательство над его телом (а также телом его любовницы) — которое было повешено, как говяжья туша, на фонарном столбе в Милане — стало последним символическим актом самоочищения итальянского народа от фашистского фарса.
К июню 1945 года основная масса нерегулярного партизанского ополчения, насчитывавшего 150 тысяч человек и находившегося по большей части под контролем влиятельной в стране коммунистической партии, сложила оружие и разошлась по домам. Впереди их ждала гигантская задача по восстановлению Италии, политическому, духовному и физическому. Индустриальные северные регионы понесли серьезный ущерб, и многие мосты, автострады, электростанции, телефонные линии, системы очистки воды и системы канализации в стране нуждались в существенном ремонте и обновлении. Это был мрачный период для Италии, отмеченный цинизмом и коррупцией. Люди с яростью ополчились на фашистов как на людей, повинных в вознесении надежд и амбиций на абсурдные, истерические высоты. Началась охота на членов партии и госслужащих, коих было свыше 800 тысяч. Многих из них линчевали и бросили в тюрьмы по итогам «судебных» расправ. Другие прошли через унижения, которым их подвергли «комитеты дефашизации», поддерживаемые профсоюзами и коалицией левых партий с коммунистами. И все же итальянцы довольно быстро простили причастных. К 1946 году была объявлена амнистия, и лишь 3–4 тысячи бывших фашистов и известных военных преступников остались сидеть в тюрьмах. Более того, «наказания», отмеренные им Partigiani, были во многом комического свойства, характерного для режима самого дуче. Завоеватели зачастую захватывали какую-нибудь деревушку на итальянском севере и незамедлительно объявляли здание деревенской ратуши casa di popolo, домом народа. После этого начиналась громкая театральная охота на местных фашистов и чернорубашечников. Было много угроз, криков и позерства, виновные в это время тихо ускользали из деревень, а те, кто оставался, попросту объявлялись невиновными. В считаные дни жизнь возвращалась в норму.
Уго Гоббато не так повезло. Когда в один из дней он выходил с завода в Портелло, его убил стрелок-одиночка. Убийцу так и не нашли, неясным остался и мотив преступления. Учитывая работу Гоббато на фашистское правительство, вероятно, что его убийство могло иметь политический подтекст. Но есть вероятность и того, что некий недовольный работник завода, по неизвестным причинам затаивший обиду на Гоббато, попросту воспользовался хаосом и
