Спуститься по крутому откосу к воде я не мог. Поэтому просто сел на землю и съехал вниз, поджимая повреждённую ногу.

Какого чёрта мы попёрлись сюда? Справа и слева берега ниже.

— Здесь перекат, мелко, — ответил спутник, словно услышав мои мысли.

Он ловко сбежал вниз и снова подхватил меня, помогая подняться.

— Давай, паря! Держись за меня и прыгай, как можешь. Но учти — на дне камни. Если споткнёшься — не бойся, я удержу.

Мы ступили в воду. Я неловко прыгал на одной ноге, вцепившись руками в фуфайку незнакомца. Течение в этом месте было довольно сильным — река преодолевала скрытый водой каменный порог.

На середине реки глубина дошла до пояса.

— Дальше отмель, — сказал незнакомец. — Считай, перебрались.

Возле самого берега под ногу мне подвернулся большой булыжник, скрытый водой. Я ступил прямо на него. Камень покачнулся, я взмахнул руками, машинально опёрся на повреждённую ногу. Острая боль ударила в лодыжку. Я взмахнул руками, рухнул плашмя и ударился затылком. В глазах потемнело.

* * *

Я открыл глаза и увидел над собой низкий потолок из плотно пригнанных сосновых жердей. Я лежал на чём-то твёрдом. Похоже, это были деревянные нары. Пощупал рукой — точно. Нары были сколочены не из досок, а из тех же самых жердей.

Лодыжка болела. Боль была не острой, а тянущей и неприятно пульсировала. Я приподнял голову и увидел, что до подбородка укрыт грязным и рваным ватным одеялом.

Брезгливо отбросив его в сторону, я приподнялся на локте и осмотрел помещение.

Небольшое строение, примерно три на три метра, напоминало сарай. Стены из поставленных вертикально сосновых брёвен вызвали какое-то смутное воспоминание, но я не смог за него зацепиться. Стены не были вертикальными, а расширялись кверху. Брёвна в углах были затёсаны и тщательно пригнаны друг к другу. В пазах виднелся крепко забитый мох.

Напротив меня стояли деревянные нары, точно такие же, как те, на которых лежал я. Скомканная подушка, тонкий тюфяк, набитый высушенной травой.

Над нарами, под самым потолком в стене было выпилено узкое длинное окошко. Его закрывало мутное, прижатое загнутыми гвоздиками стекло. Сквозь стекло сочился неяркий дневной свет.

Между изголовьями нар к стене крепился небольшой столик. Его свободный край подпирали две толстые ножки из цельных брёвнышек. Перед столом, вместо табурета стоял толстый сосновый чурбак.

Над столом висела большая старая икона. От времени и копоти она потемнела так, что изображение невозможно было разобрать. Я смутно угадал контуры строгого лица, потускневший пурпур одежды и стёршийся позолоченный ободок нимба.

В противоположном конце помещения я увидел низкую дверь. Крепко сколоченная из толстых плах, она для тепла была обита ещё одним ватным одеялом.

Справа от двери стояла печь. Даже не печь — очаг, сложенный из обмазанных глиной речных камней. Сверху очаг был накрыт толстой железной пластиной. В потолок уходила жестяная труба.

Я полностью отбросил одеяло и уселся на жёстком ложе. Сапоги валялись рядом, я был бос. Левая лодыжка сильно распухла и покраснела.

Я подтянул ногу к себе и стал бережно ощупывать её.

Слава богу, ни перелома, ни вывиха не было. Сильное растяжение связок. Возможно, надрыв. Но это ерунда — через неделю-другую смогу ходить.

Мне не давал покоя еле слышный мерный шум с улицы. Затем я услышал стук топора и треск раскалываемого дерева.

Я пустил ноги и попытался встать на холодный земляной пол. Сначала опёрся на правую ногу, потом осторожно поставил левую. Чуть-чуть надавил на пятку. Больно, но терпимо. В сапог ступня, конечно, не влезет. Но если обмотать ногу портянкой и обвязать, да ещё вырезать крепкий деревянный костыль — вполне можно доковылять до деревни.

Если понадобится — я и два костыля сделаю! Двенадцать километров — ерунда! Не за день, так за два я этот путь одолею. Сейчас не зима, не замёрзну.

Я вспомнил про базу Жмыхина. Нет, вот уж куда я точно не пойду! Никаких доказательств у меня не было, но я не сомневался, что пожар устроил именно Жмыхин. И обращаться к нему за помощью я не стану. Мне бы только добраться до деревни, а там уж есть и телефон, и участковый.

Странный мерный шум за дверью усилился. Стекло в окошке жалобно звякнуло.

Я поднял голову и понял — это дождь. Даже не дождь, а самый настоящий ливень. Вон, как шумит!

Ну, хоть что-то хорошее! Такой ливень промочит лес насквозь. Значит, есть шанс, что пожар потух, не успев разгореться. Только бы дождь не прекратился, шёл подольше.

Но где я нахожусь? И где тот незнакомец, что помог мне спастись от огня? Судя по прекратившемуся стуку топора, он где-то неподалёку. Надо выглянуть наружу и оглядеться!

Не успел я подойти к двери, как она открылась. Шум дождя усилился, в лицо ударил свежий мокрый ветер.

В помещение вошёл тот самый человек. Вода ручьями стекала с его фуфайки. В руках незнакомец держал охапку дров.

Его коричневое от загара лицо густо заросло чёрной бородой, в которой сверкали капельки воды. В давно не стриженых волосах пробивалась изрядная седина. Человек бросил на меня внимательный взгляд цепких глаз, но ничего не сказал. Молча свалил дрова возле печи. Снял с плеч мокрую фуфайку и повесил её на вбитый в стену толстый гвоздь. Повернулся лицом к иконе, трижды перекрестился и поклонился в пояс. Затем присел на корточки и стал растапливать печь.

— Кто вы? — спросил я.

Человек не ответил.

Я вернулся к нарам и присел на край.

Растопив печь, человек поставил на железную пластину помятую алюминиевую кастрюлю с водой. И только потом повернулся ко мне.

— Трифон.

Необычное имя очень подходило его внешности. Было в нём что-то старинное, основательное — неторопливая походка, широкие косые плечи, и то, как естественно, не нарочито он перекрестился на икону.

— Спасибо за помощь, — сказал я.

— Бога благодари, а не меня, — просто ответил Трифон.

Он мельком взглянул на мою ногу, снова надел фуфайку и вышел под дождь. В просвете двери я успел заметить мокрый глиняный откос возле входа.

Через минуту Трифон вернулся с полным ведром холодной воды. Поставил ведро передо мной.

— Ногу опусти — легче станет.

Я опустил ступню в холодную воду. Боль сразу утихла, нога начала неметь от