Шрифт:
Закладка:
«…Я теперь стала очень самостоятельная и окончательно потеряла всякий страх перед людьми, чему очень рада, правда, и раньше его у меня было мало, а теперь Крокодил приучил к храбрости, если с ним не боюсь говорить, то уж ничего не страшно…»; «…Знаешь, я чувствую, что поумнела за это время, главным образом из-за разговоров с Резерфордом. Когда говоришь с ним, то приходится думать гораздо яснее, сегодня мне удалось ему рассказать одну вещь, которая ему страшно понравилась, это первый раз, что я почувствовала, что дошла с ним в разговоре почти до полного понимания, главное, конечно, в том, как представить тему разговора. И вот в этом-то я и чувствую, что стала гораздо лучше, логичнее и яснее, и мысль моя быстро реагирует на вопросы и возражения. Как я хорошо понимаю, что он может быть великим учителем целой школы, ведь от одного того, что с ним разговариваешь, уже это дает логичность мысли и тот интересный подход, ведь он так поразительно понимает, как надо что оценить и как надо на что реагировать. Ведь только потом видишь и понимаешь то, что для него ясно с самого начала. Для меня колоссальное удовольствие с ним говорить, и я чувствую, что он ужасно хорошо и к тебе, и ко мне относится, не было ни разу случая, чтобы он отказал мне в разговоре. Я стараюсь этим не злоупотреблять, но все-таки уж раз в неделю мы с ним обязательно беседуем. Я думаю, что ты найдешь во мне перемену, я стала гораздо более логично думать, конечно. Это еще далеко от ясности мышления, но все-таки это очень помогает…» (16 декабря 1934 г.).
Специально для Резерфорда Анна Алексеевна переводила письма Петра Леонидовича к ней: «…Я перевела многое из твоего письма для Крокодила, и он прочел его…» (17 ноября 1934 г.).
Во всех своих действиях Анна Алексеевна неукоснительно прибегала к советам Резерфорда, никогда ничего не делала, не согласовав с ним и не получив его полного одобрения. Особенно важна ей была поддержка Резерфорда весной 1935 года. Переговоры с советским правительством о передаче оборудования Мондовской лаборатории зашли в тупик. Душевное состояние Петра Леонидовича стало крайне тяжелым, и он писал Анне Алексеевне отчаянные письма (см. «Письма в год разлуки»), а Резерфорда как раз в это время не было в Кембридже:
«…Сейчас Крокодил уехал отдыхать к себе на дачу. Я очень не люблю, когда его нет, он как раз такой человек, которого нужно, когда выходят недоразумения…» (10 апреля 1935 г.); «…Крокодил уехал, а мне его до зареза нужно. Я не люблю, когда он уезжает…» (17 апреля 1935 г.); «…Сегодня наконец приезжает Крокодил. Джон (Кокрофт. – Е. К.) ему это все отписал, и он с дачи написал мне страшно взволнованное письмо…» (23 апреля 1935 г.).
Это письмо Резерфорда сохранилось:
«20 апреля 1935 г., Чантри-коттедж
Дорогая г-жа Капица,
Я с сожалением узнал от Смита, а также от Кокрофта, что здоровье Капицы не в лучшем состоянии. Как Вы знаете, мы оба считали, что состояние его нервов связано с условиями, в которых он живет. Я слышал, что Лейпунский виделся с ним, и Вы, несомненно, знаете от Лейпунского новости о Капице. Возможно, что на лето они отпустят его отдохнуть и забыть о своих трудностях.
Мы рассчитываем вернуться в Кембридж во вторник на Пасхальной неделе. Мы провели здесь время спокойно и приятно.
С наилучшими пожеланиями
Резерфорд».
Через несколько дней британские газеты развернули кампанию в защиту Капицы. Впервые в газетах заговорили о «похищении в СССР кембриджского профессора». Репортеры атаковали Резерфорда и Анну Алексеевну, и в этой ситуации поддержка Резерфорда была очень ей необходима.
«…Но Крокодил трогателен ко мне и к Тебе. Я сейчас чувствую на себе его любовь к Тебе и страшно это ценю. Как я Тебе не раз писала, во всей этой истории для меня есть одно удовольствие – это общение с Крокодилом. Его ясная голова и острый ум страшно на меня действуют, и мне доставляет колоссальное наслаждение с ним говорить, советоваться и пр…» (25 апреля 1935 г.).
А как-то она написала: «Резерфорд под конец, когда Lady[104] меня пришла выгонять (было время ужина), сказал мне: „Я люблю с вами разговаривать". Я была очень горда, это комплимент очень даже неплохой!»
О разговорах Анны Алексеевны с Резерфордом можно составить представление из ее писем к Петру Леонидовичу (см. «Письма в год разлуки»). Кроме того, сохранилась их переписка. К сожалению, они обменивались письмами, лишь когда Резерфорда не было в Кембридже, когда он уезжал к себе в загородный дом.
«22 июня 1935 г., Кембридж
Дорогой лорд Резерфорд,
Пересылаю Вам последнее письмо, полученное мной от Капицы. Из него Вы узнаете, что Капица очень рад предстоящему приезду Вебстера. Двое других, упоминаемые в этом письме, – Л. Фишер, корреспондент „Нью-Йорк таймс", и американский посол Буллит. Ласки хорошо знает их обоих и очень хочет, чтобы они поговорили с Капицей. Я обещала Ласки, что сообщу Капице о его желании и передам ему ответ Капицы. Я полностью согласна с Капицей, что ему разумнее всего было бы встретиться с ними в присутствии какого-нибудь высокопоставленного советского чиновника, иначе у нас скажут, что он продает государственные тайны иностранцам. Я думаю, что ему нужно встречаться с как можно большим числом людей, чтобы это тревожило наши власти. Не помню, говорила ли я Вам, что личный друг Буллита, д-р Флекснер из Принстона, прислал ему письмо и текст петиции американских ученых. Так что Буллит в курсе дела и может быть очень полезен, особенно потому, что не является британцем.
Мне очень хотелось бы знать, ответило ли Вам советское посольство своевременно и встречались ли Вы с его представителем. Интересно, даст ли Майский Вебстеру визу, не поднимая по этому поводу шума? Если Вы сообщите мне все это, я смогу связаться с Вебстером и он начнет бюрократическую процедуру, связанную с поездкой. Возможно, что он поедет 10 июля или около того. Если Вы будете писать Майскому, стоит, по-моему, упомянуть о моей поездке в Россию и деликатно спросить, есть ли у меня, по его мнению, шансы вернуться из нее. Если на этот вопрос будет получен от него письменный ответ, то он будет очень полезной вещью в разных неожиданных ситуациях.
Мне жаль, что приходится обременять Вас всеми этими просьбами во время Вашего отпуска, но я надеюсь, что Вы извините меня.
С наилучшими пожеланиями леди Резерфорд,
