с горы, разбираешься в автомобилях – в общем, у тебя есть необходимые качества, которые требовались для осуществления всех этих покушений. А кроме того, ни на один из этих случаев у тебя не было алиби.

Что же заставило меня отмести Костю и сделать единственным подозреваемым Виктора Селиверстова? Это произошло, когда я провел обыск в комнате Селиверстова и обнаружил у него крошечный диктофон с записями его «бесед с водителями». Тогда я понял, как были организованы «алиби» этого человека. Кроме того, я нашел в его комнате набор инструментов, с помощью которых можно было изготовить другой диктофон, который четыре дня назад я обнаружил у себя под кроватью. После этих находок все сомнения отпали.

– А как вы узнали, что наш злодей собирается стрелять по папиным окнам? – спросил Иван Вершинин.

– Сделать такой вывод помогла обыкновенная наблюдательность, – отвечал сыщик. – Я знал, что мой противник что-то задумал, но не знал, что именно. Однако любое покушение требует какой-то подготовки. О подготовке очередного нападения могло говорить что угодно: разбитая или повернутая в сторону камера наблюдения, лестница, для чего-то поставленная возле стены дома… Я ходил и смотрел, внимательно смотрел кругом. И когда я совершал обход ограды с внешней стороны, я обратил внимание на спиленные кем-то ветки деревьев. Кому они могли помешать? Для чего их спилили? Я стал искать ответы на эти вопросы и пришел к выводу, что мой противник собирается стрелять по окну спальни Петра Вершинина. А после этого было логично искать оружие, из которого он собирался стрелять, и позицию для стрельбы. И я нашел и то и другое.

– Но что заставило его так поступать? – воскликнул Вершинин-старший.

В волнении он вскочил с кресла.

– Я никак не могу понять, что двигало Виктором, – признался он. – Я готов был помочь ему в делах, все для него сделать. Я знал, что дела его транспортного предприятия идут не очень успешно, и держал про запас мысль, что если там все рухнет, то я могу предложить ему должность директора в одном из моих торговых центров. Почему он испытывал такую ненависть к нам, я не понимаю!

– Зависть, Петр Никитич, самая обыкновенная зависть, – отвечал Гуров. – И смертельная обида. Он старательно разжигал в себе чувство обиды на вас и в конце концов сделал эту обиду главным стимулом всех своих действий. Вряд ли вы могли как-то исправить это положение. Чем больше вы ему помогали, тем сильнее становилась его обида. Вы могли бы спастись одним-единственным способом: если бы вы вдруг разорились, потеряли все свое состояние и пришли просить помощи у него. Вот тогда, увидев ваше унижение, он смог бы выдохнуть – и избавиться от пожиравшей его зависти. Но ведь вы, кажется, не собирались разоряться?

– Нет, дела у моих фирм идут достаточно успешно, – пробормотал Вершинин. – И потом, даже если у меня все пошло наперекосяк, остался бы еще Иван… Настя… Теперь я думаю, что он бы всегда нашел кому еще позавидовать.

– Да, вот это верное заключение, – сказал Гуров. – Тот, кто чувствует себя обиженным, всегда найдет виновного. Ну а теперь я могу вам сказать, что с этого момента у вас действительно нет врага, вашей семье ничто не угрожает. Можно спокойно отдыхать!

– А точно больше никого нет? – спросила Настя.

– Нет, теперь точно никого, – твердо отвечал сыщик.

Алмазная невидимка

Глава 1

Полковник Лев Иванович Гуров сильно не любил преступления, в которых есть «экономическая» составляющая.

Они с напарником Станиславом Крячко такие дела обычно называли «Дело № … о пустом кошельке». Шло время, таких дел становилось все больше, менялся только порядковый номер. Практически у всех громких преступлений находился крайне длинный финансовый хвост и огромное количество тех, кто в эти кошельки либо деньги клал, либо их оттуда вытаскивал.

Уже давно прошли девяностые и двухтысячные с их показной роскошью, миллионы теперь переносились со счета на счет по щелчку мышки и нажатию пары клавиш, больше не нужны были бронированные чемоданчики, прикованные наручниками к запястью, но… Но люди остались те же. Жадность, амбиции и желание нажиться, и неважно, что будет завтра, не давали людям покоя. Правда, и среди дел, где суммы ущерба изначально пугали количеством цифр и первым никогда не стоял ноль, попадались «бриллианты». Дела, за которые напарники брались с удовольствием, предчувствуя загадку для ума, а не гонку наперегонки со смертью.

Зима в этом году выдалась непривычно красивой для города. Количество солнечных дней шло на рекорд, высокое синее небо манило на улицу, а снег в тех местах, где до него не добрались с реагентами, блестел и притягивал взгляд.

И можно было смело сказать, что это не очень хороший знак. Все было слишком ярко, чисто и хорошо. Лев Иванович, полковник, оперативник Главка, привык доверять своему чутью. И напрягся сразу, как только его хороший друг и напарник Станислав Крячко сказал, что, кажется, их ждет тихий и спокойный февраль.

– Сплюнь, – мрачно сказал Гуров.

– Да ладно, еще успеешь заскучать, – весело отозвался Крячко.

Дело о найденном трупе в служебном помещении Алмазного фонда в прямом смысле этого слова пахло плохо.

Пока Крячко опрашивал персонал, тактично не замечая следующего за ним по пятам словно тень бойца девятки (служба есть служба, оперативники понимали, что любое их перемещение будет сопровождаться кем-то из Федеральной службы охраны), Гуров рассматривал мертвую женщину, лежащую на спине.

Сильный химический запах мешал сосредоточиться. Несмотря на то что вытяжка работала очень хорошо, казалось, что едкий кислотный запах оседал на коже и что-то напоминал следователю. Не только запах. Все вокруг было деталями очень знакомой мозаики. Только в картинку пока эти детальки не складывались. Поэтому Лев Иванович осматривался, стараясь все запомнить. Губы убитой женщины средних лет были обожжены, и от этого казалось, что она улыбается какой-то жуткой улыбкой, но, судя по позе, борьбы не было. Она как будто прилегла на оббитый каким-то темным материалом пол. Устала и решила отдохнуть в одном из служебных помещений Алмазного фонда.

– Украшения настоящие? Почему их не взяли? – спросил у оперативников кто-то из охраны Алмазного фонда. Лев Иванович перевел взгляд на задавшего вопрос и пожал плечами. Хотел бы он знать.

Нельзя было не обратить внимания на изящный бриллиантовый гарнитур, сверкавший гранями камней на убитой. Он бросался в глаза так, что тело женщины казалось фоном. Просто не самым удачным фоном, совершенно не подчеркивающим красоту бриллиантов.

В этом помещении хранили и проверяли экспонаты Алмазного фонда. Свет был настроен так, чтобы показать драгоценные