Как ни крути, а день у Ареса не задался с самого утра. Сначала его сбросили со счетов Стэф и Командор, а теперь едва не сбросил с дороги какой-то борзый деревенский мажор. В том, что это был мажор, Apec не сомневался. Не всякий крестьянин может позволить себе «Хонду» за десять кусков. Вот он, Apec, не может, хоть и очень хочет!

В глотке чувствовался вкус пыли. На зубах скрипел песок. Apec чертыхнулся и направился к реке. На берегу он сбросил одежду и с головой нырнул в прохладную воду. Сразу стало хорошо. В голову закралась крамольная мысль — напиться прямо из речки. Apec мужественно отринул эту затею и почти сразу был вознагражден за терпение: поблизости обнаружился родник, заботливо забранный в бетонное колодезное кольцо. Вода в роднике была до такой степени холодная, что у Ареса сводило зубы, но он мог поклясться, что никогда в жизни не пил ничего вкуснее. Похоже, фортуна снова повернулась к нему лицом.

Напившись, он вернулся на проселочную дорогу. Оставшийся путь больше не казался ему таким уж мучительным. Apec бодро шагал по обочине, поднимая в воздух легкие облачка дорожной пыли, и от нечего делать раздумывал, что сделал бы с мотоциклистом-мажором, попадись тот снова на его пути, но уже не конный, а пеший.

И встреча с обидчиком состоялась! Как интересно, как неожиданно!

Ярко-синяя «Хонда» была припаркована перед домом фермера Михалыча.

— Какие удивительные превратности судьбы, — пробормотал Apec себе под нос, проходя мимо мотоцикла и разглядывая в зеркальце заднего вида свое мрачное отражение.

Входная дверь была гостеприимно открыта, поэтому стучаться он не стал, а сразу направился на кухню, из которой доносился задорный рев Макса Кавалеро. Предположение, что «Сепультуру» может слушать Александра Васильевна или Михалыч, Apec сразу же откинул как несостоятельное. Вывод напрашивался сам собой: на фермерской кухне завелся мажор-мотоциклист!

Предположение подтвердилось в тот самый момент, когда Apec переступил порог. За дубовым столом, спиной к нему сидел щуплый пацаненок. Рядом с его правой рукой стояла дымящаяся чашка, а пальцами левой он отбивал ритм. Когда того требовали обстоятельства, Apec умел двигаться почти бесшумно. А обстоятельства и пережитое на проселочной дороге унижение требовали сатисфакции. Он подкрался к пацаненку бесшумно, как ниндзя, положил руки на худосочные плечи и ласково шепнул на ухо:

— Ай, как некрасиво сбивать с ног усталого путника, мальчик.

Нервы у мальчика оказались железные, потому что он не взвизгнул и даже не вздрогнул от неожиданности. Плечи его напряглись, ухо чуть порозовело. А потом он сказал почти так же ласково:

— Руки убери, путник.

Голос у мальчика оказался совсем не мальчишеский. Голос у мальчика оказался даже чем-то знакомый. Apec замер. Пальцы его инстинктивно сжали тощие плечи еще сильнее.

— А если не уберешь, я заору. Прибежит папа с ружьем и сделает в тебе лишнюю дырку. Папа у меня такой: сначала стреляет, а потом разбирается.

Можно было сделать проще: можно было разжать пальцы и обойти стол, чтобы заглянуть этому… этой в лицо. Но пальцы сжимались все сильнее. Как и зубы.

— Начинать орать? — спросила эта язвительно. — Или выпьем кофею?

— Кофею!

Наконец здравый смысл возобладал над злостью. По всему выходило, что мажор — это не мальчик, а девочка. И девочка не простая, а находящаяся в самом близком родстве с Михалычем. Портить отношения с Михалычем из-за какой-то малолетней дуры не хотелось. Было и еще что-то, какая-то не до конца додуманная мысль, которая надоедливо зудела в черепной коробке.

— Хороший мальчик! — сказала мажорка, обернувшись и с вызовом глядя на Ареса снизу вверх.

— Хотел бы я сказать, что и ты тоже хорошая девочка. Но не поворачивается язык.

Она разглядывала его нагло и совершенно бесцеремонно своими большими небесно-синими глазюками. А если ей можно, то и ему не грех!

Девица была мелкая, худая, пацанистая. В том смысле, что и спереди мало чем отличалась от мальчишки. Не было у нее ни приятных мужскому глазу округлостей, ни еще более приятных выпуклостей в нужных местах. Так… намеки на округлости и выпуклости. Если бы не лицо, глазастое, скуластое и злое, девица запросто сошла бы за пацана. Вот лицо, что ни говори, было вполне симпатичное, хоть и совершенно не накрашенное. Впрочем, отсутствие косметики Apec считал достоинством, а не недостатком. Должно же у этой выдры быть хоть какое-то достоинство!

— Насмотрелся? — спросила выдра, ловко соскользнула со стула и, вихляя тощими бедрами, направилась к кофемашине.

— Было бы на что, — пробормотал Apec себе под нос, но выдра его услышала, обернулась и иронично приподняла бровь.

— Ты тоже не мужчина мечты, — сказала она с наглой ухмылкой, а потом добавила: — Еще и на ногах плохо держишься. Чуть что, сразу валишься на землю.

И вот тут все сложилось у Ареса в голове. Встали на место недостающие детали картинки. И знакомый голос, и рев мотоцикла, и зубодробительное раздражение от общения.

— Бабулечка, ты ли это? — спросил он радостно.

— Я, внучок, я! — ответила она так же радостно. — Не чаяла свидеться. А ты сам… приперся.

— Так я не к тебе, бабулечка!

— Так и слава богу, внучок! Какой тебе кофей: эспрессо, латте, капучино?

— Мне черный. Большую чашку.

— Хочешь сказать, кофемашина тебя не прельщает?

— Хочешь сказать, ты не умеешь варить нормальный кофе?

Выдра возмущенно фыркнула и сняла с полки медную турку.

— А чего приперся? — спросила, щедро насыпая в турку кофе.

— К папеньке твоему. Который с ружьем.

— Зачем?

— Обсудить странности поведения его дочурки.

— Становись в очередь, внучок! — Выдра снова фыркнула, налила в турку воды и поставила на плиту.

— Феня, да выруби ты этот свой рок! Куры от него перестают нестись!

Они оба