Шрифт:
Закладка:
Как бы я ни страдал во время прошлых путешествий, однако в по-настоящему серьёзные походы мы не ходили. Всегда на нашем пути были пункты, где можно с комфортом отдохнуть. И всегда была конечная цель — близкая и понятная. А ещё с тех пор, как мы налегке сбежали с гор, я не мог припомнить действительно плохой погоды… Такой, чтоб приходилось кутаться в тёплую одежду. И в оба глаза следить, чтобы вода не попала в ботинки.
Единственное тяжёлое путешествие, которое я мог припомнить — это бегство из гор, когда мы пытались оторваться от бестий. Не оторвались, конечно… Раньше из сил выбились, и нас догнали. Но даже тот наш поход не затянулся надолго.
Да, мы дрались за свою жизнь, сражаясь со зверями-людоедами… Да, удирали от них, спрыгивая на спину гигантской «черепахи»… А потом — всё. Лежи, Вано, и отдыхай, пока тебя куда-то везёт комфортабельная живая гора.
Вторым самым серьёзным путешествием была разведка. Но тогда мы старались выходить налегке и лишь назад возвращались, нагруженные добычей. Было тяжело… Зато приятно.
А то, что происходило сейчас — было грёбаным походом! Со всеми его прелестями и ужасами! И первое, что заработали все, включая меня самого — это мозоли. О да, мозоли! Не те пузырьки, которые возникают от неудобных туфлей. И не те кожаные утолщения, которые получаются после этого. Нет! Кровавые, лопнувшие, сочащиеся гноем…
Дожди пока ещё шли недолго, но часто. Мелкая морось могла зарядить на пару часов без перерыва, и из-за этого всё вокруг постоянно было мокрым. Буквально всё!.. Высоченная трава на нашем пути… Чавкающая земля под ногами… Местные папоротники, хлеставшие нас влажными листьями… Днём — дождь, утром и вечером — роса, ночью — холодрыга и мокрядь.
Вода — везде одна вода!.. Влага проникала повсюду. И — самое страшное — она проникала в ботинки! Как ни осторожничай, к вечеру мокрыми были не только обувь и носки, но и кожа на ногах. И эта распухшая, пошедшая морщинами кожа стиралась только в путь!..
Поэтому каждое наше утро начиналось с боли. И эта боль даже не думала становиться легче, несмотря на принятые «лечилки».
Возможно, это нерационально — лечить мозоли «лечилками»… Вот только на пятый день их уже все до единого приняли. А я держался до последнего. Я же должен делать вид, что главный и самый стойкий.
На самом же деле я мечтал о днёвке! Об одном дне, чтобы «лечилка» исправила те повреждения, которые ежеминутно получал мой организм. Я мечтал разбить лагерь, лечь утром, вытянув ноги в сторону жаркого пламени — и так пролежать весь день!..
Жаль, это никак не вязалось с важностью и срочностью нашей миссии. И как главный, я не мог объявить дневной привал, потому что банально ноги натёр.
Поэтому мы шли и шли вперёд, торя путь сквозь густые заросли, стирая в кровь ноги, волоча припасы и инструменты: на волокушах, на носилках, в рюкзаках за спиной… Тяжёлые припасы, которые буквально придавливали нас к земле…
О! Этот груз! Он будто символ твоего бесконечного путешествия! Чем дальше идти — тем больше давит! Плечи болели от лямок, спина — от веса, мышцы на ногах — от постоянной ходьбы с утяжелением.
И не сказать, чтобы мы большие расстояния проходили! Лишь на четвёртый день Алтарное окончательно скрылось из виду. Да мы, блин, дорогу вдоль реки быстрее прокладывали!..
Если честно, я пытался вспомнить походы на Земле в моё время… И вот что я скажу: да не ходили мы в походы! В лучшем случае, выезжали на пикник. Все эти романтические байки о походниках остались где-то в дремучем двадцатом веке, где люди были крепкими, могучими и близкими к природе.
И вот — не опять, а снова! Хомо сапиенсы заново познают радости нецивилизованной жизни!..
На шестой день ко мне подошла Кострома. И, крепко схватив за плечо, прошептала на ухо, что надо бы остановиться и отдохнуть…
Ну почти… Если дословно, она сказала:
— Вано, мы все сдохнем тут, если не отдохнём! Объяви привал!..
А я и рад был бы согласиться… Однако где-то в глубине души понимал: это будет неправильно. И не потому, что мы потеряем день — да хрен с ним, с этим днём! Но мы всё ещё посреди зарослей травы, которая ночью растёт прямо под спальником и щекочет спину сквозь ткань! К тому же, вокруг было по-прежнему мокро и промозгло.
— Здесь нам отдых впрок не пойдёт! — очень сознательно ответил я.
И, не удержавшись, скривил рожу. Потому что мысленно ругался на себя так, что самому неприятно было слушать — даже мысленно…
Выслушав этот рациональный ответ, Кострома попросила меня его аргументировать. Ну и заодно обозначить конкретные сроки:
— А когда, блин⁈
На что я ответил вполне аргументированно, обстоятельно и, главное, мудро:
— Когда-когда… На том свете!
Но тут же подумал, что надо быть добрее к людям, и добавил:
— Надо выбраться из зарослей! Тут мы не отдохнём, а сдохнем…
И мы снова шли… То прорубая путь в траве вниз, то прорубая путь в траве вверх… Определённо можно было сказать лишь одно: мы всё-таки выбрались на холмистую равнину, которая шла до самых окраин Пустынного пояса. Но где именно мы находимся — думаю, не смог бы точно угадать даже Пилигрим.
Ориентиром для нас служили горные вершины на востоке. Точнее, одна приметная горная вершина, которая узким шипом прокалывала хмурое серое небо. Мимо этой горы мы когда-то проехали на спине гигантской формы жизни, на всякий случай запомнив её на будущее.
Гигантские формы жизни тоже были ориентиром. Почти каждый день где-то к югу проходило по три-четыре особи, направлявшихся на зимовку. И мы старались не забирать слишком далеко на юг. Ведь иногда эти гигантские обжоры резко сворачивали, начиная подъедать вкусняшки в стороне от своей тропы. И попасть в рот кому-нибудь из них мы не хотели.
А сегодня случилось чудо. Впервые за долгие дни пути мы вырвались из зарослей вездесущей травы!
Впервые!..
Она, казалось, могла расти везде, но каменистая почва всё-таки оказалась ей не по зубам. Вернее, не по корням.
И теперь я стоял на вершине холма,