И тут уже начала что-то подозревать сама Гордана.

— Зигфрид, а почему тебя все знают?

Миланович посмотрел на дочь взглядом, в котором читался немой вопрос «ты что же, сама не знаешь, с кем пришла?», и сказал, обращаясь ко мне:

— Гордана не смотрит телевизор и не интересуется новостями, знаете ли…

— Я заметил.

— Так мне кто-нибудь ответит? — напомнила о своем вопросе Гордана.

Я вздохнул.

— Ну просто я несколько дней назад мелькнул в телевизоре.

— На канале, который смотрят и банкир, и русский дипломат? Зигфрид, я ненавижу тянуть людей за язык!

Банкир виновато улыбнулся:

— Бог отмерил Гордане двойную порцию художественного таланта, но любопытства насыпал без меры и сильно сэкономил на такте, пока не докопается — не успокоится, уж не пеняйте ей за это, герр фон Дойчланд.

* * *

По пути назад мне пришлось объяснить Гордане казус, который сделал меня таким известным.

— Вау, вот так везение — и смерть в дураках оставить, и еще такой титул отхватить… Так а за что ты титула удостоился?

— Да так, ничего особенного. Потопил подводную лодку краснокожих, забросив бомбу в люк.

— А это вообще возможно — бомбу в люк забросить?! Он же маленький, а бомба большая, да и на скорости?

Я вздохнул.

— Я ее руками забросил. Я на самом деле не летчик, а морской пехотинец. Служил на лайнере. И заранее предупреждаю, что почти все, что ты сейчас хочешь спросить, я либо не помню из-за ранения, либо засекречено, либо просто неприятно вспоминать.

— Ну ладно, — неожиданно согласилась Гордана.

Мы вернулись в отель пешком: Сплит ночью даже красивее, чем днем, а парковые аллеи прохладны и не очень людные. Держались за руки, болтали о том и о сем, преимущественно о дайвинге, и Гордана, стоит заметить, больше не возвращалась к этой теме.

Вернувшись в отель, мы пошли к лифту, Гордана уверенно нажала кнопку своего этажа и я заметил, что она по-прежнему не отпускает мою руку, хотя разойтись по своим номерам мы должны были еще в холле.

Хорошая примета, что вечер удался.

Мы оказались в ее номере, Гордана положила ключи на стол и повернулась ко мне:

— Выпьешь что-нибудь?

— Пожалуй, нет, — ответил я.

Она отпустила мою руку — только затем, чтобы, прижавшись ко мне, обнять меня за шею с явными намерением не отпускать и, приподнявшись на цыпочки, дотянуться губами к моим губам.

В самом деле, слова излишни, ведь я совершенно добровольно позволил привести себя в ее номер.

Губы у Горданы мягкие, чуть пухлые и влажные, тело, напротив, упругое и стройное. Мы целовались секунд десять, затем я спустил руки с ее талии на попку — и да, она ничуть не хуже, чем у «винтовочной художницы» — а Гордана взялась за пуговицы моей рубашки.

— Ты так с самого начала спланировала или это оттого, что я — фон Дойчланд? — спросил я, стаскивая с нее футболку.

Ее отвердевшие соски уперлись мне в грудь.

— Я не планировала — еще не знала, что ты за человек, только присматривалась.

— Ты и сейчас ничего обо мне не знаешь, — сказал я, — кроме одного факта из моей биографии.

— Именно его-то мне и достаточно, — ответила Гордана, — по крайней мере, для этой ночи.

* * *

Ночка действительно удалась. Мы порезвились в постели — вначале я сверху, затем, после передышки, Гордана в позе наездницы — а затем перебрались в ванную.

В номере Горданы был не душ, как у меня, а приличная ванна, достаточно большая для двоих и достаточно удобная для совмещения купания с сексом. Вначале мы поиграли в намыливание, а затем она села мне на колени лицом ко мне, в результате чего я оказался глубоко внутри нее, и принялась медленно двигаться вверх-вниз, постепенно распаляясь и набирая скорость. В процессе мы расплескали половину ванны, но пол мраморный с водостоком, так что затопить номер ниже не опасались.

Сильно за полночь мы уснули, уставшие и довольные.

* * *

О возврате в свой дом и вторжении в чужой

Еще несколько дней я вел совершенно обычный для курортника образ жизни. Утром — пляж и море, иногда в одиночестве, иногда с Горданой, после обеда — либо пляж, либо поход по городу в компании Агнешки. Вечером — либо ресторан с одной из девушек, либо вечеринка с Горданой, а в самом конце — постельные утехи.

Я стал вхож в дом отца Горданы, и сам банкир меня всячески привечает: он понятия не имеет, какие у меня планы на Гордану, но точно не откажется породниться с фон Дойчландом, если выпадет возможность, кем бы носитель этого титула ни был сам по себе.

С местной богемой у меня сложились средненькие отношения, а верней сказать — нейтральные. Поскольку меня не выдали ни Милановичи, ни русский дипломат, они так и не узнали, кто я такой. Ну просто парень, с которым встречается Гордана, приехал из Рейха — все, что они обо мне знают.

Как назло, Гордана не зовет меня ни на какую выставку. Надо будет пригласить ее побыть моим гидом в области художественного искусства, а она машинально отведет меня на выставку к своему арт-дилеру. Особенно если я заикнусь о покупке какой-нибудь старой картины по моим возможностям. А там уже шутя спрошу, не тот ли это дилер, для которого она котиков дорисовывает, и если окажется, что он — дело в шляпе.

С Владимиром Нестеровым я продолжил знакомство, как и предполагал, и совершенно об этом не пожалел: человек умный, собеседник интересный, на вопросы «а как там у вас в России?» отвечает охотно и, вероятно, хотя бы отчасти правдиво, потому что среди его рассказов встречаются нелицеприятные детали.

Как раз сегодня Гордана пригласила меня на вечеринку, которую устроила сама в собственном номере, и Нестеров внезапно тоже оказался тут. Выяснилось, что он живет в соседнем отеле.

Мы с ним в разгар вечеринки вышли подышать свежим воздухом и продолжили беседу.

— Слушайте, Владимир, а вам самому не досадно рассказывать мне, что и где у вас не в порядке? — ухмыльнулся я, притворяясь чуть подвыпившим.

— Есть немного… Но, во-первых, я не прячу голову в песок, а во-вторых… Это и так довольно общеизвестные факты, если я буду уверять вас, что у нас все в порядке — вы сможете поймать меня на лжи, а это вредно для репутации. И замалчивать я тоже не могу, потому что вы задаете