– Это наша настоятельница! Ей почти сто лет, – вполголоса сказала двум подружкам сестра Бландина.

– Слава воистину, – ответила на приветствие мать Норберта.

Она бросила взгляд на Пульче и Коломбу, прищурилась, собрав вокруг глаз множество мелких морщин, и, найдя очки в одном из потайных углублений своих одежд, нацепила их на нос…

– Какие симпатичные девочки… – начала она, но тут же оборвала себя и, указав перстом на Коломбу, воскликнула, потрясенная: – Но ты… Ты же вылитая Маэва!

Маэва?! Я никогда не слышала этого имени.

«У настоятельницы что-то не так с головой, – подумала я. – Со старыми людьми это случается, а ей почти сто лет. Или, может, она плохо видит даже в очках».

Маэва… Кто это? Остальные сестры, судя по их растерянному виду, тоже ни о ком таком не слыхали. Пульче наморщила лоб, как делает всегда, когда ей не удается понять или вспомнить что-то важное.

«Да, – подумала я, – как-то это все уже чересчур».

Тут сестра, вошедшая вместе с матерью Норбертой, приблизилась ко мне и, положив руку на плечо, стала внимательно разглядывать мое лицо. Даже коснулась бровей, носа и подбородка.

– Правда, – выговорила она наконец. – Как две капли воды. Когда мы в последний раз видели нашу Маэву, ей было двенадцать лет, и она была копией этой девочки. Как тебя зовут, дорогая? Кто твоя мама?

Но прежде чем я успела ответить, настоятельница протянула свою морщинистую руку и приподняла волосы у меня на затылке.

– Коломба! – воскликнула она. – Сестра Гервазия, у тебя глаза лучше моих, посмотри, нет ли у нее родимого пятна.

Откуда эта незнакомая женщина могла знать, что у меня на затылке под волосами есть родимое пятно? Мои обе тети по десять раз рассказывали мне, что, когда я только родилась, этот знак в виде птички у меня на затылке был виден так отчетливо, как будто был татуировкой: «Поэтому родители и назвали тебя Коломбой. Твой отец говорил, что это счастливое имя».

Папу умиляло, что у мамы была такая же «птичка», только немного посветлей, и тоже на затылке. А когда родился Лео, голубка оказалась и у него.

«У вашей мамы очень памятливые гены, – говорил папа. – И я рад, что вы в этом смысле пошли в нее».

Все эти мысли и воспоминания промелькнули в моей голове с быстротой молнии. Сестра Гервазия наклонилась ко мне так близко, что чуть не уткнулась носом в затылок.

– Есть! Есть! – возликовала она.

Вдруг с другого конца дормитория раздался молодой голос сестры Бландины:

– И у Тали есть! Просто невероятно!

Она взяла малышку на руки и подошла к нам, поддерживая ей головку, чтобы нам был виден затылок.

– Да, родимое пятно в виде летящей птички! – взволнованно проговорила сестра Крочифисса. – Мы заметили его еще той ночью, когда принесли Наталию в монастырь и стали купать ее в первый раз.

Меня бросило в пот. Щеки горели, сердце колотилось, ком в горле не давал дышать. Я уже совсем ничего не понимала во всей этой истории.

Настоятельница взяла Тали на руки и поцеловала ее прямо в «знак предков».

– Я как-то раньше не замечала. Но ведь она вылитая Китукси, – пробормотала она. – Просто не отличить.

– Китукси?!

Глава третья

Но вся эта суета не отвлекла сестру Гервазию.

– Как тебя зовут, девочка? И как зовут твою маму? – повторила она.

– Меня зовут Коломба Тоскани, – ответила Коломба, – а маму – Эвелина. Эвелина Бальди до замужества.

– Вот видишь, Эвелина. Эва. Маэва. Когда Бальди ее удочерили, то изменили ей имя, но только чуть-чуть, – сказала сестра Гервазия.

Коломба вздрогнула.

– Удочерили? Вы говорите о ком-то другом. Наша мама росла в своей родной семье. Если бы это было не так, нам бы сказали.

– Возможно, она сама об этом не знает, – невозмутимо ответила монахиня. – Раньше было не принято говорить с детьми о таких вещах. Но уверяю тебя, что это правда. Потому что я лично, по распоряжению Ювенальной юстиции, принесла Маэву в дом Бальди, когда ей исполнился почти годик.

Мне хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться. Все это было совершенно невероятно. Откуда эта сестра Гервазия могла знать мою маму и дедушку с бабушкой? Значит, она все придумала? Может быть, этот монастырь – специально для сумасшедших монахинь? Тогда надо поскорее бежать отсюда и постараться забыть все, что мы тут видели и слышали.

Но эта черная девочка в желтой распашонке и с петушком Дьюка – как можно ее забыть? От ее улыбок я готова была растаять, хоть и знала, что улыбка младенца – это просто непроизвольное сокращение мышц.

– Хочешь подержать ее на руках? – спроси ла мать Норберта, передавая мне Тали. – Только сядь на этот стул. И твоя подружка пусть присядет. Потому что вам предстоит выслушать довольно длинную историю. Сестра Гервазия подтвердит, что за несколько минут тут не управиться, хотя сестре Бландине уже не терпится пойти купать Тали.

– Садитесь и вы, сестры, – сказала сестра Гервазия. – Ручаюсь, что история матери Норберты будет поинтересней всех тех, что вы обычно рассказываете мне после вашей любимой телепередачи. Той, где потерявшиеся родственники снова находят друг друга. Надеюсь, до слез тут не дойдет, но без сюрпризов, обещаю, не обойдется.

Первым сюрпризом было, конечно, то, что почти все сестры оказались почитательницами Камиллы Гальвани.

Пульче тоже села, держа на руках Липучку. Одной рукой она придерживала ее, чтобы не сбежала, а другой гладила, отчего наша кошка вскоре успокоилась и начала громко мурчать.

Рассказ настоятельницы

– Вы, наверно, знаете, – начала свой рассказ мать Норберта, – что мы принадлежим к монашескому миссионерскому ордену. Сразу после посвящения меня направили в Африку, где я почти тридцать лет проработала в нашей миссии на берегах Нигера. Там я преподавала в женской школе – учила читать и писать маленьких девочек, подростков и даже взрослых женщин.

Однажды, когда мы записывали в школу новых учениц, пришла девушка лет семнадцати с привязанной к спине малышкой. «Я буду ходить в школу, если мне разрешат брать с собой дочку, – сказала она. – Мне не с кем ее оставить».

Эту молодую маму звали Хена. Я знала ее в лицо, потому что она была самой красивой девушкой деревни. Еще мне было известно, что она не замужем и живет вместе со своей очень старой и больной матерью.

«Кто отец девочки?» – спросила я, надеясь уговорить его жениться на ней и помочь в воспитании дочки. Наш долг, как