тогда как воины Второго отряда разбрелись по просеке, осматривая уже знакомые им с прошлой засады места. Маг при свете фонарей, что на длинных шестах держали два воина, подняв их повыше, рассматривал то, что сохранилось от магического круга на затоптанном земляном полу.

— Это та пентаграмма над созданием которой застал колдуна сумеречных Второй мастер, — бормотал себе под нос Фэй Я.

— Именно, — тихо подтвердил Глава, наблюдая за изучающим магический рисунок магом. — Что скажете, почтенный? Может ли это быть источником мора, что губит наш клан? Ведь именно здесь мы со Вторым мастером прервали черное колдовство безликих.

— Не думаю, что именно эта пентаграмма питает мор, — покачал седой головой Фэй Я, с усилием разглядывая подслеповатыми глазами магические закорючки. — Скорее всего, сия пентаграмма служила спусковым крючком, что выстрелил мерзкой магией. Этот круг не мог постоянно и долго источать энергию мертвых, поддерживая тем мор, не обладает он такой мощью, его магия источилась в ту же ночь, когда вы прервали колдовство. А мор до сих пор упрямо тлеет, чтобы не предпринимал лекарь Бин и его ученица. Это должно быть что-то намного сильнее, что не дает угаснуть заразе.

— Но здесь больше ничего нет, — огляделся Глава, нервно обмахиваясь веером.

— Погодите, — вдруг замер маг, остановившись на одной мысли. — Своим небесным зрением я видел, как фиолетовая мгла мертвых, забирает жизнь молодых людей, умерщвляя клетки их организма, что борются с болезнью. Думаю, Небесное зрение поможет мне и здесь.

Закрыв глаза, маг глубоко вздохнул, успокаиваясь. Его лицо приняло безмятежное и умиротворенное выражение. Затем он открыл глаза и медленно огляделся с таким видом, будто все здесь видел впервые.

— Нет, — безнадежно покачал он головой, — должно быть, мы ошиблись и ничего не найдем в этой хижине.

Глава с треском закрыл веер, не скрывая разочарования.

— Тогда пойдемте отсюда, — проговорил он утомленно. — Ученица лекаря указала на то, что вся земля вокруг этой злосчастной хижины изрыта, а ведь здесь ничего не сажали. Может это поможет делу?

Оба вышли из хижины в сопровождении воинов освещавших им путь фонарями. Фэй Я вдруг остановился, велев гасить фонари, и те поспешили выполнить приказ.

— Боги небесные! — потрясенно воскликнул маг. — Как возможно сотворить подобное⁈ Позвольте мне показать вам то, что увидел сейчас я, — поспешил он ответить на удивленный взгляд Главы.

И когда тот кивнул, маг закрыл глаза, раскинул руки, подняв лицо к звездному небу, сосредоточенно пробормотав древнее заклинание некромантов. В траве вспыхнули, пробежали фиолетово-лиловые искры, становясь все ярче, расходясь по невидимым линиям канав и впадин. Бродившие по просеке воины, попятились от них, опасливо перешагивая, обходя, стараясь не наступать на засветившиеся не понятно от чего борозд. И вскоре вокруг Песчаной хижины высветилась огромная пентаграмма, заполненная магическими знаками, центром которой стала эта полуразвалившаяся халупа.

— Но как такое возможно? Это творилось прямо передо мной⁈- поразился Глава, роняя веер. — И что это за пугающий свет?

— Боюсь даже предположить, что дает сие свечение, — покачал головой Фэй Я. — Думаю, мы все узнаем, когда начнем копать там, откуда он исходит.

По приказу мага, воины раскопали малую часть круга и столпились у ямы, потрясенно переговариваясь. Подошедшие Глава и маг, заглянув в яму, увидели останки пропавших некогда матери и дочери.

— Так вот куда и для чего пропадали и гибли жители Снежных Листопадов! Несчастные жертвы отвратительной ворожбы стали основой источника мора, — прошептал Фэй Я. — Вся эта нечестивая пентаграмма является огромным могильником.

В деревню послали солдата и вскоре, несмотря на поздний час, к Песчаной хижине стали сходиться и деревенские, кто спешил с носилками, кто тащил за собой двухколесные телеги, чтобы забрать тела родных и соседей, дабы похоронить их достойным образом.

Семь дней Снежные Листопады свершали траурные обряды над останками несчастных жертв Сумеречных. Глава пригласил буддистского монаха из монастыря Яшмовых Небес и даоса, чтобы те очистили от скверны умерших и проводили их неприкаянные души в Забытые Земли. В эти дни деревенский храм украшали белые завесы и ленты. Во дворе напротив алтаря в ряд стояли столы-жертвенники с поименными табличками погибших и чашами, в которых щедро жгли благовония. На семь дней Снежные Листопады погрузилась в траур во время которого Ли Мин и лекарь продолжали пичкать больных дымящимся магией лечебным настоем.

После благополучной победы над мором, лекарь Бин и Ли Мин отправились в Сюэфэн, чтобы воздать хвалу богу медицины Яо Вану в городском храме. Этому великому отшельнику-лекарю повезло вылечить раненого дракона, пришедшего к нему в образе молодого человека (мудрый Яо-ван, конечно, сразу догадался, что это дракон, и дал ему особое лекарство), и еще помог тигру, вынув из его лапы занозу. С тех пор, говорят, дракон и тигр всюду сопровождают это божество. Потому и в храме рядом со статуей Яо-вана стояли фигурки дракона и тигра. Ли Мин подумалось, что поклоняться отшельнику в общем-то следует больше ветеринарам, чем хирургам, но свое мнение предпочла оставить при себе.

Вернувшись на гору Доуфань, лекарь отослал Ли Мин в ее пещеру — отдыхать. Получился ничего себе отпуск, во всяком случае, она именно так воспринимала эти дни тишины и безделья, то бишь отдыха.

После напряженной жизни в деревне в нескончаемых тревогах и беготне, как и кошмарной передряги с ужастиком от Сумеречных, Ли Мин полюбила тихие вечерние зори, что было неожиданно для городской девчонки.

В городе она подобной роскоши не замечала и вот сейчас обнаружила, что ее душе уютно, когда багровое солнце устало погружается в прохладные синие сумерки подступающей ночи. Может, воспринималось все так, по-особому, из-за мягкого света раннего вечера, когда травы и цветы, прогретые жарким солнцем, усиливали свой аромат. И настоянный на этих ароматах воздух пьянил, точно выдержанное вино, которое пьют после тяжелого рабочего дня, чтобы расслабиться. И как предвестники наступающих сумерек, в траве начинали монотонно стрекотать сверчки, а затем вступал разноголосый хор одуревших лягушек. Именно вечернее время летнего заката приводило Ли Мин в умиротворение.

Но это блаженство одиночеством длилось ровно три дня, потом вдруг опять накатила тоска, такая, что она не могла спать ночами. Дома в ее спальню с улицы проникал свет фонарей, который тогда дико раздражал и которого теперь ей так не хватало. Сейчас лунный мертвенно бледный свет, что лился в ее пещеру и делал все вокруг призрачным, нереальным, потусторонним, пугал и отчуждал. Особенно, когда возле пещеры порыкивая топтался Горный дух, хотелось плакать от страха. Ее бедным нервам и так досталось с лихвой и к дополнительной порцию всяких ужасов она была не готова, потому и ушла ночевать