Вот тут я и уперлась в стену. Дело пришлось приостановить за неустановлением лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности, поскольку доказательств на хозяина квартиры не было, кроме первоначальных объяснений девушки, настаивать на которых она явно не собиралась.

Еще через пару месяцев, за текучкой, я забыла про это дело. Как вдруг мне вечером домой позвонил замначальника уголовного розыска с сообщением о том, что меня разыскивает сотрудник ОБХСС, командированный из Минска. Недоумевая, что нужно белорусскому оперу, я связалась с ним, и услышала вопрос, нет ли у меня в производстве нераскрытого изнасилования.

Сотрудник минского ОБХСС рассказал, что у них есть дело о крупной спекуляции черешней. В Минске задержаны трое спекулянтов, которые скупали на юге черешню тоннами и везли перепродавать в Ленинград. При задержании у них нашли крупную сумму валюты — и доллары, и фунты, и финские марки, и даже иены, и эта находка существенно осложнила их положение, спекуляция в крупных размерах вкупе с нарушением правил о валютных операциях тянула на длительный срок лишения свободы.

Задержанные, трясясь от страха, стали рассказывать какую-то малосвязную историю о том, что в Ленинграде, в ресторане познакомились с девушкой, привели ее на квартиру, которую снимали, и там они у девушки из сумочки вытащили эту валюту. Поскольку спекулянты, перепуганные обвинением в государственном преступлении — а незаконные валютные операции относились именно к государственным преступлениям, — называли даже гостиницу, где познакомились с носительницей валюты, и адрес квартиры, которую снимали, минские следователи срочно командировали в Ленинград опера отдела по борьбе с хищениями соцсобственности — все-таки государственное преступление не шутка.

Оперативник со смехом рассказывал мне о своих приключениях в Питере:

— Приезжаю я в адрес, и узнаю, что хозяин искомой квартиры отбывает пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Приезжаю я к нему туда и спрашиваю про валюту, а он мне — «я не насиловал». Я ему про спекулянтов, а он мне — «я не насиловал». Я ему опять про черешню, а он талдычит одно и то же. И понял я, что где-то есть «факт».

Я не знала, что такое «факт», и попросила объяснить. Оказалось, что в разных регионах нераскрытые преступления называются по-разному. У нас привычное выражение — «глухари». В Москве, например, они называются «висяки» — висят на отделе и портят статистику. А в Белоруссии это «факт». Этимология такова: факт преступления есть, а лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности, нет.

Опер добавил еще, что спекулянты забрали у дамочки валюту не просто так. Пока они развлекались по обоюдному согласию, у одного из них из кармана пиджака, повешенного на спинку стула, пропал паспорт. Когда владелец паспорта этот факт обнаружил, он пожаловался друзьям, и они все вместе обыскали девушку в поисках пропажи. Паспорт так и не нашли, зато в сумочке у девушки, среди пачек презервативов, нашли кучу валюты и забрали ее в качестве материальной компенсации морального ущерба. Кто ж знал, что по приезде в родную Белоруссию их повяжут и изымут валюту!

Так вот почему избитая и изнасилованная потерпевшая так не желала никакого уголовного дела! Она прекрасно понимала, что единственными свидетелями являются белорусские спекулянты. Но если вытаскивать их на свет божий, они могут заикнуться про валюту, и тогда ей придется объясняться, откуда у нее доллары и марки, то есть у нее появляется реальная перспектива из потерпевшей по делу об изнасиловании превратиться в обвиняемую по делу о валютных операциях. Поэтому она, располагая паспортом одного из них и прекрасно зная, как их зовут и где их искать, молчала про это, предпочитая отделаться выбитыми зубами.

В свете данных, которые привез белорусский борец с хищениями соцсобственности, у меня появились основания к возобновлению уголовного дела об изнасиловании. Я снова вызвала потерпевшую и стала задавать ей уже конкретные вопросы. Деваться ей было некуда, и она нехотя, с недомолвками, стала потихоньку рассказывать, как было дело.

Все-таки показания про валюту я из нее вытащила. Но если меня интересовало в первую очередь изнасилование, то моих минских коллег — валютные операции, и им очень хотелось заполучить мою потерпевшую для очной ставки. Начались длительные телефонные переговоры между мной и начальником следственного отдела одного из районных управлений внутренних дел города Минска на тему, кто куда и с кем приедет. Но поскольку очевидно было, что проще и легче мне привезти в Минск одну потерпевшую, чем белорусам этапировать сюда троих арестованных, вопрос решился понятно как.

И я уехала в командировку. Там мы успешно провели следственные действия, выгодные следователям с обеих сторон. И успешно обменялись опытом. Так, я узнала, что в Белоруссии женщины в прокуратуре практически вообще не работают. И дел в прокуратуре почти нет, прокурорские следователи ходят хвостом за милицейскими и клянчат — «ну, дайте дельце порасследовать...» Когда ребята спросили, сколько у меня дел в производстве и я ответила — девятнадцать, они чуть со стульев не попадали: у нас, говорят, если у человека скапливается больше десяти дел, мы бьем тревогу, всем отделом бросаемся ему на помощь... Мне оставалось только вздохнуть. Вот такие были региональные и национальные особенности советского следствия в восьмидесятые годы.

Остается добавить, что дело об изнасиловании так и осталось формально нераскрытым. Я не решилась предъявлять обвинение злодею в обстановке, когда потерпевшая отказывалась уличить его в преступлении. Насколько я знаю, н минчане дело о валютных операциях прекратили, ничем это не кончилось, осудили клиентов только за спекуляцию черешней. Единственная польза от той моей командировки — я за государственный счет посмотрела столицу Белоруссии и приобрела там друзей на много лет.

ЖЕРТВЫ ЛЮБВИ

По сообщениям об обнаружении трупов на место происшествия выезжает группа, в которую входит следователь прокуратуры, судебно-медицинский эксперт и эксперт-криминалист. Конечно, если приехавший следователь видит нож, торчащий в спине трупа, или топор, вонзенный в голову, тут все ясно. Следователь, вздохнув, ищет, на что сесть, и достает из дежурной папки бланк протокола осмотра. А вот если труп без внешних признаков насильственной смерти или обстановка указывает на то, что был несчастный случай, — тогда следователь с надеждой смотрит на эксперта-медика: если доктор подтвердит некриминальный характер смерти, следователь облегченно вздыхает и говорит заветное слово, адресованное местному участковому: «Оформляйте...»

Именно так и было, когда дежурного следователя вызвали на труп мужчины в одну из квартир Купчино. Труп обнаружила соседка по дому: проходила мимо квартиры, обратила внимание на приоткрытую дверь, не удержалась и заглянула, а