«Баллада виконта Фогельфрая» – это своеобразный поэтический диалог с рассмотренной балладой Ф. Вийона. Т. Кибиров своим произведением словно вступает в поэтическое состязание. Он играет с твердыми жанровыми канонами средневековой баллады: создает текстомузыкальную форму, которая включает в себя три восьмистрочные строфы и один четырехстрочный посыл на одинаковые рифмы с постоянным рефреном в конце строфы, а также включает в себя дидактические амплификации:

Желанье уподобиться богам

И скотный двор для твари травоядной —

Эдемский сад – послать ко всем чертям,

Описанное в Библии невнятно,

Всяк смертный испытал неоднократно,

Как матерь Ева и отец Адам!

Пусть раб трусливый просится обратно,

Меня тошнит от этого, Мадам!

Ужель не стыдно и не тошно Вам

Внимать заветам лжи невероятной?!

Ах, как приятно сей убогий срам

Разоблачать рукою беспощадной!

Над наготой родителя отвратной

Смеяться вправе вечно-юный Хам!

Пусть лжец отводит взоры деликатно,

Меня тошнит от этого, Мадам!

<…>

Посылка:

Окружены толпою нищих смрадной,

Зажавши нос, Вы входите во храм.

Но нищих духом вонь страшней стократно!

Меня тошнит от этого, Мадам! [24, с. 23].

Т. Кибиров сквозь призму иронично-пародийного текста, ориентированного на канонические признаки средневековой баллады, создает прежде всего образ современного человека, лишенного духовного начала, который ощущает себя сверхчеловеком, Творцом. Скрываясь за маской дидактика, современный поэт утверждает простые христианские ценности, которые так необходимы эпохе рубежа XX–XXI вв.

Вторая часть, «Баллада о трусливом рыцаре», в формальном плане не совсем строго выдерживает жанровые признаки средневековой баллады. Она состоит из семи разнострочных строф (от 10 до 15 сточек). Однако в ней также можно выделить музыкальное начало, рефрены, многочисленные обращения к образу Госпожи. Рассказывается необычная трагическая история отстраненным автором-повествователем; финальная строфа – это своеобразное дидактическое наставление.

История о трусливом рыцаре резко контрастирует с первой частью. Через образ смешного, неловкого «дурачка», который был плохим рыцарем в войске Ричарда Львиное Сердце, поэт утверждает нравственную основу христианина:

И в первой же битве – и смех и грех! —

Отличился трусливый балбес!

Он коня повернул на глазах у всех,

На скаку растеряв за доспехом доспех,

В знойном мареве он исчез!

Был тот бой жесток!

Тщетно Лжепророк

На Христа из бездны восстал!

Ибо мы победили, моя Госпожа!

А дурак был наказан – с его плаща

Ричард крест во гневе сорвал! [24, с. 25].

Драматическая история строится на описании не только комических ситуаций, в которые попадает герой, но и жестокой мести Ричарда Львиное Сердце сарацинам за казнь его любимого певца Гийона:

Стариков, старух и детей,

Велел нам Ричард собрать в мечеть

И хворост собрать, и дверь запереть,

И факел, пылающий над головой

Вознес он десницей своей!

Но тут, Госпожа,

Вереща и дрожа,

Выбегает наш дурачок!

Увернувшись от стража, толкнув пажа,

Виснет дурак на руке короля

И – да будет пухом ему земля! —

Получает шуйцей в висок!

Железною шуйцею в правый висок

Получает дурак и трус,

И льется дурацкая кровь на песок,

И факел шипит, и вьется дымок,

И глядит с небес Иисус!

И шепчет король – «Ну Бог с тобой…»

И уводит нас за собой [24, с. 28].

Свою балладу Т. Кибиров строит на таком стилистическом приеме, как антифразис, заключающийся в употреблении слов или словосочетаний в противоположном смысле, обычно ироническом. Так, именно образ «трусливого рыцаря» символизирует авторское представление о праведном человеке, сила которого заключается именно в его великой христианской любви к ближнему, способности жертвовать собой ради спасения других. Именно это качество, по мнению поэта, безвозвратно утрачивается в современном мире.

Таким образом, как мы смогли убедиться, и в первые десятилетия XXI в. баллада остается востребованным жанром. Однако и сегодня пути и характер ее развития различны. Она утрачивает свое четкое жанровое оформление, далеко уходя от жанровых очертаний романтической баллады. В творчестве современных поэтов мы можем наблюдать многообразие трактовок балладного сюжета. Так, в поэзии представителей «нового эпоса» преобладают балладные стихи с повествовательным сюжетом, где важное идейно-семантическое значение приобретает «нелинейное высказывание», подводящее читателя к некоему драматическому переживанию при помощи совокупности художественных приемов литературы постмодернизма. События, представленные в таких поэтических текстах, имеют роковой, мистической оттенок, они не связаны с реальностью, чаще всего действие происходит в ирреальном пространстве. Важную роль в таких произведениях играет поэтический субъект, от лица которого ведется повествование. Он может быть представлен в третьем лице или надевать маску ролевого героя, что актуализирует процесс отхода от «лиризации» баллады, получившей распространение в XIX в.

Представители «нового эпоса» не столько реинкарнируют балладу, сколько трансформируют ее формы. Ее жанровая гибкость и «гибридность» позволяет синтезировать различные черты как фольклорных, так и других литературных жанров. «Страшный» балладный мир чаще всего становится реальностью для героев «нового эпоса». Современные авторы используют балладные стихи для передачи вечных ценностей, актуализируют духовное измельчание, одиночество и потерянность современного человека.

Ф. Сваровский привносит в них гротескно-фантастические сюжеты, связанные с инопланетными мирами, роботами, космическими существами. Мистический балладный мир помогает А. Ровинскому переосмыслить идеологию советской эпохи, передать историческую травму страны конца XX ст. М. Степанова передает дисгармоничность и нестабильность жизни простого человека. Счастье героя, благополучный финал в их балладных стихах невозможен: рок и судьба тяготеют над человеком. Но именно травестирование, литературная игра, жанровый синтез снижают трагическое, дают возможность с нового ракурса посмотреть на происходящие события. Несмотря на терминологическую неточность и незакрепленность данного понятия, мы можем утверждать, что Ф. Сваровскому как автору термина удалось весьма точно определить вектор развития современной баллады, ее «всеядность» как «залог постоянного обновления» (И.Ю. Виницкий).

В лирике поэтов-традиционалистов начала XXI в. (О. Чухонцева, О. Николаевой, А. Кушнера и др.) баллада продолжает развиваться как лирическое стихотворение, сближающееся с элегией, где важная роль принадлежит образу лирического героя, ищущего ответы на вопросы, связанные с антропоцентрическим пониманием мира. Балладная атмосфера в таких произведениях создается за счет введения элементов мистики, невозможности рационального объяснения определенных событий в жизни человека, драматических коллизий в осмыслении социально-политических, нравственных проблем современности. Доминирующим мотивом становится мотив смерти и связанное с ним осмысление загробной жизни, бессмертия души. Отсюда акцентируется мотив страха и ответственности человека за свои поступки перед божественным миром, который