Шрифт:
Закладка:
— Бабушка, — брякнула я первое, что и пришло на ум.
— Твоя бабушка — конспиролог?
Я не понимала такого слова. Оно было произнесено на чужом языке.
— Она что же, входила в контакт с пришельцами? Или ей об этом рассказал сын до того, как погиб?
— Папа ни о чём ей не рассказывал. А бабушка сама столкнулась однажды с пришельцем.
— Где же?
— В предгорьях, где она собирала свои травы. И один из них с золотыми волосами катал её по небесной тверди в прозрачной колеснице. Она сказала, будь она молодой, она лишилась бы сна от подобной красоты.
— С золотыми волосами? — он невольно потрогал свою остриженную макушку. — Получается, ваша семья наделена загадочной особенностью входить в контакт с обитателями иных обитаемых систем. Ну, а если никаких пришельцев не существует?
— Кто же тогда ты?
— Я говорю о тех, одного из которых ты обозначила Хагором. Кого ещё ты знаешь?
— В детстве видела одного маленького доброго старичка в зелёной рубашке. У него были странные кристаллы в сумке. Он умел обездвиживать и отнимать память у злых людей, прикасаясь к их лбу таким вот кристаллом. Он лечил людей, знал будущее и предсказал мне встречу с тобою. Его звали Хор-Арх. Я запомнила.
— Впервые слышу такое имя. Но если они обитатели Паралеи и были ими всегда? Древние автохтоны, сохранившиеся в отдалённых и закрытых областях вашего мира?
— Этого я не знаю.
— Ты знаешь намного больше, чем говоришь мне.
— Разве это не норма в общении людей меж собою? Никто и никогда не говорит всего.
— А ты скажи мне о том, о чём никогда не говоришь другим.
— О чём? — я искренне не понимала, чего ему надо знать ещё.
— Ведь ты и о Гелии знаешь то, чего не знаю я.
— Что именно я могу знать о Гелии? Она твоя жена и мать твоей дочери.
— Ты отлично осведомлена о том, что у неё, как и у Паралеи, имеются два спутника. Каково же имя второго? Уж точно это не маленький старичок Хор-Арх. Вот задала же ты мне задачу с этим Хор-Архом…
— У Паралеи три спутника. Есть ещё тот, который виден лишь над океаном.
— Кажется, у того спутника имя Регимон. Точно такое же, как у твоего верного охранителя.
— Кто верный охранитель? Реги-Мон? Да это смешно! Более неверного парня, чем Реги, нет во всём квартале Крутой Берег, — выпалила я, нисколько уже не дорожа доброй репутацией Реги-Мона, как и своим исчезнувшим к нему чувством.
— А ты ценишь верность? Считаешь, что любовь возможна без верности и полного доверия?
— Не считаю, что такое и возможно.
— Правильно считаешь. Значит, никакой любви с твоей стороны мне ждать не приходится, поскольку у тебя нет ко мне никакого доверия.
— Есть, но… — пролепетала я, пугаясь не столько его вопросов, сколько изменившегося тона его голоса, властного и давящего.
— Кто является вторым спутником коварной звёздочки по имени Гелия? — он будто вёл допрос, став пугающе чужим. Ни на весёлого акробата, ни на доброго волшебника он уже не походил.
Мне показалось, что я померкла в его глазах, поскольку он рассматривал меня без всякой уже нежности. Едва ли не патологический скачок в его поведении, вызванный на самом деле резким сбросом с себя всех его игровых масок, ввёл меня в состояние близкое к потрясению. Я увидела перед собою реального чужака без возраста и понятных чувств. Нет, он не стал старым, но мальчишеская живость взгляда пропала. Как и обволакивающе-зримые, смягчающие его чёткое лицо излучения, идущие из его распахнутой мне навстречу души, погасли. Будто душа наглухо захлопнулась. Ни искрящейся лёгкости, ни доброты не было и в помине. Он стал вдруг массивен и суров по виду. И я внезапно поняла, за что не любит его Гелия. Он не мог перед нею ни во что уже играть. От многолетней усталости, вызванной жизнью в нелюбимом и чужом мире, от её неприятия всех его игровых ролей и ненужности ей лично его несомненных талантов. Но и внезапное, почти мистическое озарение, охватившее меня, ничуть не отменяло моей любви к этому чужаку, ставшему настолько необходимым. Не знаю, чувствовал ли он ответное родственное доверие, но он опять приблизился ко мне вплотную.
— Зачем ты так смотришь на меня? — пролепетала я.
— Как?
— Я ощущаю себя обездвиженной и мне трудно дышать…
— А ты собралась бежать? Так и беги. Разве я удерживаю тебя?
— Чего ты от меня хочешь? — спросила я.
— Вопрос неправильный. Ты отлично знаешь, чего я хочу…
— Разве я дала повод к такому отношению?
— А разве нет? Разве ты сама не желаешь присвоить меня точно так же, как того желаю я?
— Присвоить? В каком смысле…
— И опять вопрос неправильный. Ты хочешь казаться более наивной, чем ты есть в действительности. Ты возмущаешься, что в тебе видят куклу для игр, но тебе очень хочется в действительности отведать подобных игр. Ты сохранила лишь телесное целомудрие, но в своём очень развитом воображении ты уже давно вовлечена именно в то, чего якобы боишься. Да и тот мир, куда ты попала с подросткового периода, развил в тебе именно такие вот способности.
— Какие же?
— Умело очаровывать тех, кто и станет для тебя возможностью выйти на другой, более высокий уровень жизни. Остаётся лишь прояснить, каковы твои устремления? Ты жаждешь, пусть и увлекательно-сложной, но игры, всегда дорого оплачиваемой, или настоящего чувства?
— Мне не нужны какие-то пошлые игры! — выпалила я, заводясь от его грубых откровений. — Я хочу настоящего чувства!
— Его ещё надо заслужить. Даже твои роскошные данные могут и не стать причиной серьёзной привязанности.
— Если ты о себе, то мне твоя привязанность и не нужна! — крикнула я и тут же закашлялась не то от возмущения, не то от перенапряжения голосовых связок.
— А я разве тебе её предлагаю? — спросил он, продолжая гипнотизировать меня пристальными расширенными глазами, как кот в темноте, непонятно чего добиваясь. — Привязанность ценна лишь тогда, когда она необходима взаимно.
— Не смотри так, будто собрался мною закусить!
— Чтобы ты не обольщалась, предупреждаю сразу, ты можешь и разочаровать меня при сближении очень быстро. Поэтому я никогда и никому не даю гарантий на длительное будущее. Сближение мужчины и женщины всегда риск, и ты довольна умна для своего возраста, чтобы понять и это.
— А ты уверен, что не станешь для меня таким же разочарованием? Да я уже в тебе разочаровалась! Да я
