приблизился к спящему Петру и хотел нанести удар в самое сердце; но нож только пронзил ему плечо, так что пробужденный Петр не позволил ему ударить дважды и воззвал изо всех сил: На помощь! К нему подбежали, приникли:

– Что с вами, Петр?

– Видите сами по крови, что течет из раны; это Симеон, я его узнал, это он пришел погубить меня.

Разыскали Симеона, привели его; он, не колеблясь, сознался в содеянном; он замышлял убить Петра. Так же повинился и Ханаан, когда, увидев двенадцать братьев, лежащих бездыханными, христиане спросили, не он ли убийца.

– Да, я не мог стерпеть, что они более меня осенены милостью и дарами Стола Грааля.

Приведя их к Иосифу-сыну, Брону, Богатому Рыболову и прочим, все сказали, что должно совершить суровый суд. Приговорили похоронить их заживо, на том самом месте, где было учинено злодейство.

Первая могила была вырыта для Симеона. Когда его вели к ней, с руками, связанными за спиною, небо внезапно потемнело, огненные мужи пронеслись по воздуху, схватили Симеона и унесли его вдаль, оставив прочих христиан в неведении, в какое место его доставят.

Ханаана в свою очередь подвели к могиле, ему предназначенной. Его стали закапывать в землю, и когда он был в ней уже по плечи, то выказал столь глубокое раскаяние в содеянном, что все как один были растроганы.

– Ах! сир Иосиф, – воскликнул он, – я величайший грешник в мире; однако нет такого греха, как велик бы он ни был, коего Господь наш не простил бы, как отец своему дитяти, если Он видит, что дитя воистину раскаялось. Пусть тело мое претерпит мучения, пусть скорби мои продлятся по ту сторону смерти, лишь бы душа моя не была осуждена навеки пребывать среди нечестивых! А вы, мои сородичи, мои давние друзья, окажите милость, развяжите мне руки, и пусть похоронят двенадцать братьев, коих я лишил жизни, вокруг моей могилы. Быть может, их невинность прикроет мою неправедность; быть может, надписи, что вы начертаете на камнях, побудят путников помолиться за них и за меня!

Иосиф и христиане умилились его раскаянию и сделали, как он пожелал. Его похоронили с развязанными руками, выкопали вокруг его могилы двенадцать других, положили туда двенадцать братьев, и каждую накрыли большим камнем, на котором было начертано имя жертвы; на могиле Ханаана было написано: Здесь покоится Ханаан, рожденный в городе Иерусалиме и из зависти предавший смерти двенадцать своих братьев.

Иосиф тогда сказал:

– Мы позабыли о важном деле: тринадцать братьев, нами похороненные, носили оружие и не раз выказывали свою отвагу и честь; подобало бы оставить на могильных камнях знак, что они были рыцарями. Положите туда их мечи и знайте, что никому не будет дано сдвинуть их с места.

Сделали, как призывал Иосиф, а назавтра все были изумлены, когда увидели мечи стоящими на остриях клинков, хотя никто до них не касался. А могила Ханаана пылала, точно сухое полено, брошенное на горящие угли.

– Огонь этот, – сказал Иосиф, – не угаснет до времен короля Артура и будет потушен рыцарем, хотя и грешным, но превосходящим своих соратников в рыцарских достоинствах. По причине его доблести и вопреки позорному греху, коим он будет запятнан, ему дано будет погасить пламя сей могилы. Его нарекут Ланселотом; им будет зачат во грехе славный рыцарь Галахад, который чистотою своего нрава и безмерностью своей отваги положит конец временам злоключений Великой Бретани.

Так соизволил Иосиф предречь то, что должно было случиться впоследствии, изъяснив, как сопрягутся диковинные вещи, коим они были свидетелями, с тем, что узрят люди иного века. Когда же он призвал своих спутников продолжить хождения и проповеди, один из них, священник Фаран, стал просить дозволения остаться у могилы, воздвигнуть там часовню и в ней блюсти службу ежедневно, призывая милосердие Божие на душу Ханаана. Часовня, тогда же заложенная, была завершена, когда обратился в Христову веру владетель той страны, граф Базен. Она и поныне еще такова, какой возвел ее Фаран.

VIII. Приключения Петра. Обретение им дома

Петр, о котором романист до сих пор едва упоминал, будет теперь играть в повествованиях роль, по-видимому, обязанную кое-чем легенде о Тристане[277].

Симеон поразил Петра отравленным мечом; рана его, вместо того чтобы затянуться, день ото дня открывалась все шире и больней. Он не мог последовать за Иосифом в его последних странствиях и поневоле остался подле могилы Ханаана, уже оберегаемой священником Фараном, изрядно сведущим в искусстве врачевания. Никому не пришло на ум, что железо, его ранившее, было отравлено, и потому не прибегли к должному снадобью, так что Петр сказал Фарану, видя, что боль усугубляется день ото дня:

– Вижу я, милый друг, что здесь мне не исцелиться; не иначе как Богу угодно, чтобы я наведался в другую страну, дабы там обрести здоровье. Извольте же отвести меня на берег моря; он не так уж далек, может быть, там я найду толику облегчения.

Фаран раздобыл осла, на спину которому он усадил своего бедного друга. Они достигли побережья и нашли у кромки воды лишь легкий челн с парусом, поднятым и готовым к отплытию. Петр возблагодарил Господа.

– Дорогой мой друг, – промолвил он, – спустите меня и уложите в этот челн; он понесет меня по воле Божьей и уж конечно туда, где я найду избавление от моих недугов.

– Ах! сир, – ответил Фаран, – вы ли, столь слабый и страждущий, хотите тягаться с морем? Позвольте мне сопровождать вас, по крайней мере.

– Сначала отнесите меня в челн, – проговорил Петр, – а после я вам выскажу свое пожелание.

Фаран, весь в слезах, взял его на руки и отнес в челн бережно, как только мог.

– От души благодарю, милый, дорогой друг, – сказал Петр, – вы сделали то, что я просил: теперь же я желаю отплыть один. Возвращайтесь в свою часовню и просите Господа даровать мне исцеление. Если вы увидите Иосифа, скажите ему, что у меня были весомые причины удалиться от него. Сердце мне говорит: я вновь обрету здоровье в тех краях, куда Господь приведет меня.

Фаран, рыдая, вышел из челна. Тотчас же ветер надул парус; Фаран провожал его взором, пока мог распознать его вдали; затем он снова сел на осла и, опечаленный, вернулся в часовню, размышляя об опасностях, грозящих Петру, и о том, как невелика надежда вновь когда-либо свидеться с ним.

В продолжение четырех дней челнок стремился по водам, не приближаясь ни к одной