Я вскакиваю с постели прежде, чем понимаю, как это глупо. Он пришел к ней.

Скорее всего — каяться. Оседаю обратно на кровать и приглаживаю волосы, успокаивая свое рвущееся сердце. Розовой пакле срочно нужен хороший шампунь. А мне билеты до Греции.

Пытаюсь вслушаться в их разговор, но все слова тонут в ударах моего сердца, грохочущих шумом в ушах. Она впустила его? Он уже стоит на коленях?

Бредовая картинка того, как Миша исповедуется моей сестре с наших общих грехах буквально вводит в бешенство. Он ведь реально настолько благородный, что даже до утра ждать не стал.

Я должна его остановить!

Вылетаю в коридор, цепляя пальцем дверной косяк и негромко шиплю от боли.

Черт, эти мои эмоциональные порывы еще ни разу до добра не доводили. Сгибаюсь пополам, захватывая ногу пальцами и растираю ушиб. Вспышка боли почти сразу проходит, и я выпрямляюсь, чтобы тут же столкнуться хмурым взглядом мужчины в дверях.

Это тот самый взгляд йети-лесоруба, не зная причину которого можно запросто подумать, что тебя сейчас повезут закапывать в лес. И очень легко представить, что только мне он понятен, а потому, совершенно не страшен. Но я слишком много на себя беру.

Прислоняюсь к стене напротив двери, поправляю сползшую с плеча лямку сорочки и делаю глубокий вдох. Миша в метре от меня, между нами сестра, но кажется, он так близко, что может услышать мой выбивающий чечетку пульс.

— Я привез тебе лекарства, — говорит он наконец. Говорит мне. Его голос тихий и вкрадчивый настолько, что приходится практически читать по губам.

Прекрасным губам.

— Ты ездил в дом? — спрашиваю, забирая пакет, который какого-то дьявола держит сестра.

— Нужно было забрать Какао… — засовывает руки в карман куртки. — И вещи, — отпускает мой взгляд и теперь рассматривает собственные ботинки.

— Спасибо, это очень… — я закрываю рот, не зная, как продолжить. Мило? Нет, это чертовски круто, что он вообще об этом подумал. Подумал обо мне, о собаке, о вещах, когда проще было зайти в какой-нибудь бар и напиться до потери памяти, после всего, что он сегодня выяснил.

Видит бог, я бы поступила именно так, если бы не разговор с сестрой и дурацкая травма, отвлекающая меня головной болью.

— Не надо было так мчать, мог привезти и завтра, это же не горит, да? — поворачивается ко мне сестра.

Горит, всё горит, Маш.

— Мы уже легли спать, так что…

— Я ей рассказала, — игнорирую сестру и обращаюсь к Мише. От моих слов он резко вскидывает голову и упирает в меня взгляд. На дне серых омутов пляшут панические нотки. Боже, он реально боится. Боится этого, но все же явился сюда. А может, пришел как раз, чтобы попросить ничего ей не рассказывать.

— Да, — кивает головой Машка. — Спасибо, что позаботился о ней, — кладет руку ему на рукав куртки в таком собственническом жесте… — Хотя вышло забавно, да?

Странно, что ты нас спутал, — улыбается.

— Странно… — повторяет за ней, словно пробуя это слово на вкус. И оно ему не нравится, оно горчит, поэтому он болезненно морщится.

— Черт, кажется, Марсель проснулся, — цокает Машка. — Разбудили, — кидает на меня недовольный взгляд и быстрым шагом идет в детскую.

Мы с моим недавним мужем остаемся одни.

— Рассказала? — хрипло спрашивает он.

— Не беспокойся, не все, — деланно равнодушно пожимаю плечами. — Только суть.

Удар, амнезия, как все приняли меня за нее, включая тебя. Никаких… подробностей, — вызывающе смотрю ему в глаза, он обращает глаза к потолку и тяжело выпускает воздух.

Очевидно, от облегчения.

— Как это вообще произошло? — шепотом спрашивает у штукатурки.

— Идиотское стечение обстоятельств, — повторяю ту же фразу, которой все объяснила сестре.

— Мне нужно… можно с тобой поговорить? — возвращает взгляд мне. И что это за взгляд!

Совсем не тот, что ожидаешь увидеть. Горячий, обжигающий кожу, которой касается.

— Мы и так говорим, — обнимаю себя за плечи, которые выдают меня мурашками.

— Нет, — смотрит в сторону детской комнаты, где скрылась сестра, а потом снова на меня. — Давай выйдем, — кивает на дверь.

Я молчаливо соглашаюсь. Да, стоит убедиться, что он все понял. Миша открывает входную дверь, шагает в подъезд, я вытягиваю из шкафа пуховик и набрасываю на плечи. Вставляю босые ноги в кроссовки и выхожу вслед за ним, тихо прикрывая за нами.

На лестничной клетке прохладно, и я тут же зябко ежусь, укутываясь в пуховик плотнее.

Миша стоит напротив и сверлит меня неуютным взглядом. Как незнакомку. Это что-то новенькое. Для меня ничего не изменилось — он все тот же прекрасный муж, которым я его успела узнать, просто теперь с поправочкой «не мой». Для него же, изменилось решительно все.

— Объясни мне. Я хочу… мне нужно знать, — начинает именно так, как я и предполагала.

— Что именно ты хочешь узнать?

— Как ты оказалась на ее месте? Где была Маруся?

От ласкового прозвища, которым он звал меня, и которое так меня раздражало, теперь веет разочарованием. Это ее имя. Не мое. И чувства, вложенные в него тоже — все ее.

— Маша поехала в командировку, попросила меня приехать и посидеть с Марсом пока ее не будет. Да близнеца одинаковых с лица и все такое, — пытаюсь пошутить и даже изобразить улыбку на онемевшем лице. Но это не работает. Ни для немигающего мужчины напротив, ни для меня в нервном ознобе. — Чтобы Марселю было комфортнее.

— Не понимаю, почему она ничего мне не сказала, почему не предупредила?..

— О том, что мы близняшки? — сверлю его провокационным взглядом.

— О том, что уедет! И что вы идентичны, как под копирку, да, — наконец, переходит из сдержанного равнодушия в эмоциональную тираду.

Теперь я «почти улыбаюсь» по-настоящему. С таким Мишей иметь дело приятнее, чем с холодным замкнутым йети.

— Отличный вопрос, — поддеваю его.

Может, с помощью еще парочки он откроет глаза и увидит всю картину, как она есть, а не то, как он ее себе придумал?

— Что? — недоуменно переспрашивает Миша, снова одаривая меня своим взглядом.

— Да ничего, — складывая руки в карманы, продолжая держать на лице равнодушную полуулыбку. — Отличная у вас семья, говорю. Полное доверие, близость и взаимопонимание. Настолько, что ты во мне усмотрел её, — киваю на дверь квартиры, за которой сестра укачивает его ребенка.

«Его ребенка. Его жена» — повторяю себе как мантру.

Миша стискивает зубы до такой степени, что колючие щеки ходят ходуном. На больное надавила, да. Бессердечная зараза, которая не щадит его чувства. Но это оттого, что мне какого-то черта не все равно.