Такой же, как и отец Маши, любитель выпить, рассказал, что в пекарню неподалеку нужен тестомес. Прежний ушел, а хозяин и его сыновья сами не справляются. И если место еще не занято, а собутыльник поторопится, то, вполне возможно работу он получит.

Уже следующим утром отец Маши стоял перед владельцем пекарни. Он был выбрит, одет в свой лучший костюм и надеялся только, что румяный француз, такой же пышный, как и его багеты, не унюхает запах перегара.

— Вы приняты, — сообщил хозяин пекарни, оглядывая хорошо сложенного и крепкого мужчину, — но если я еще когда-нибудь пойму, что вы пили накануне — считайте это своим последним рабочим днем.

— Спасибо, — поблагодарил и пообещал: — Больше я не сделаю ни единого глотка вина.

И слово свое сдержал.

Да и бражничать было особо некогда.

Ровно в полночь отец Маши вместе с хозяином или одним из его сыновей ставил тесто для выпечки на следующий день. Багеты и батоны, ржаные и пшеничные, требовали каждый своей муки, своего метода замеса и способа доведения теста до готовности. А что уж говорить о десятке видов сдобы! Булок, с разнообразной начинкой, круассанов, пирогов и пирожных, которые уже утром доставят в кафе-кондитерскую, что в двух кварталах на углу.

Всю ночь отец Маши присматривал за тестом. Подмешивал, осаживал, наблюдал, чтобы не охладилось и не перегрелось сверх меры. Прислушивался, улыбаясь, к тому, как шипит и зреет живая масса.

В четыре утра начиналась разделка и формовка теста. Первые противни отправлялись в разогретые печи. Чтобы спешащий в пять утра на работу парижанин мог позволить себе откусить кусок от полуметрового хрустящего ароматного багета, посыпанного тмином и тыквенными семечками.

Виделись отец и дочь очень редко. Когда Маша возвращалась с работы, папа начинал собираться. К десяти утра девушке нужно быть в кафе, а отец возвращался только спустя час, а то и два. Для того чтобы побыть вместе, поговорить о чем-то им оставался всего лишь один день в неделю. Выходной, который обоим удалось совместить путем долгих уговоров работодателей.

* * *

Запыхавшаяся Маша вбежала в квартиру, надеясь застать отца дома:

— Папа, я хочу познакомить тебя с одним молодым человеком, — сообщила Маша отцу. — Мы придем с ним вместе завтра? Ты не против?

— Не против, — вздохнул отец. — Приводи своего воздыхателя.

Про себя же он подумал:

«Давно пора. Девочке уже двадцать, а все еще одна. Хотя, в её возрасте можно и семьей и ребятишками обзавестись», — коснулся губами лба дочери:

— Отдыхай, а мне пора, — вышел из комнаты, тихо закрыв за собою дверь.

* * *

От быстро идущего по тротуару мужчины распространялся аромат свежего хлеба и сдобы. Он не знал, застанет ли дома дочь. Конечно, сегодня и у неё, и у него выходной день. Но девочка вполне может уйти к своему приятелю. В какое время состоится знакомство — он вчера так и не понял.

Мужчина бережно прижимал к груди коробку со свежими круассанами и пирожными, упакованными для него хозяином пекарни, которому рассказал о грядущем знакомстве с женихом единственной дочери.

С его лица не сходила улыбка. В мечтах он уже стоял в церкви, отдавая замуж свою девочку. А потом велело агукал с внуками, маленькими французиками, которых обязательно родит его Манюня.

Мужчина остановился на краю тротуара напротив своего дома.

Поднял голову, посмотрел на окна мансарды.

Увидел дочь, словно поджидавшую его.

Помахал свободной рукой, заулыбался и шагнул с тротуара на проезжую часть.

Никто ни отец, ни дочь не заметили, когда на дороге появился мчащий на бешеной скорости автомобиль.

Никто, ни отец, ни дочь не видели искривленного в крике рта водителя, понявшего, что не успеет остановиться и его выпученных от страха перед неизбежным глаз.

Отец Манюни почувствовал сильный удар в бок. Его подбросило вверх и отшвырнуло на другую сторону дороги. Перевернуло в воздухе так, что упав на спину, он ударился затылком о бордюр тротуара. И все так же продолжал прижимать коробку с пирожными к груди. Словно боялся смять её при неловком падении.

* * *

Прибывший на место происшествия представитель жандармерии сразу сообщил, что найти виновника аварии вряд ли удастся. Машина скрылась быстро, никто не смог дать внятных описаний авто. Да и людей в семь утра на улице было не так чтобы много.

Тело русского эмигранта увезли в морг.

Мишель, за которым послала владелица кондитерской, стоял рядом с Машей и пытался хоть как-то утешить девушку.

— Что же мне теперь делать? — бормотала Маша не в силах отвести взгляд от растоптанных, размазанных по мостовой пирожных. — Ведь я осталась совсем одна.

— Ты не одна, — в сердце писателя колыхнулось что-то наподобие жалости: — Если хочешь, переезжай ко мне.

Уже на третий день после трагедии, отца Маши отпели в православной церквушке Сент-Женевьев-де-Буа. И похоронили на одноименном кладбище.

Вечером того же дня Маша, собрав немудреные пожитки и прихватив портрет Евдокии Олениной перебралась в квартиру Мишеля Дювье.