слишком заметен в международной еврейской политике. К тому же Михоэлс стал восприниматься, особенно за рубежом, в качестве национального лидера. Для такой роли – или даже для ее видимости – не было места в стране, где господствовал только один Вождь. Но историкам – при имеющихся архивных материалах – остается лишь строить предположения, в силу каких причин властям и конкретно Сталину потребовалось в то же время выкорчевывать все еврейские культурные институты и фактически запрещать любое публичное использование идиша за пределами ЕАО.

Между тем «сценаристы» из МГБ разработали драматургию «еврейского заговора». В апреле 1949 года на Всемирном конгрессе сторонников мира в Париже писатель Говард Фаст, в тот период ведущая фигура в Коммунистической партии США (в 1953-м он станет лауреатом Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами»), услышал характерную «страшилку» из уст генерального секретаря и председателя правления Союза писателей Александра Фадеева. Она звучала следующим образом: американские еврейские организации сформировали антисоветский фронт и завербовали многих «неассимилированных» советских еврейских интеллектуалов. Когда один из них, Ицик Фефер, посетил США, он также попался в эту шпионскую сеть и по возвращении заманил в ряды заговорщиков почти всех членов комитета. Михоэлс остался верен советской идеологии и пригрозил разоблачением – именно поэтому Фефер и организовал его ликвидацию[751]. В более поздних версиях этой и подобных ей небылиц Михоэлс также превратился во врага и играл роль связующего звена между западными разведками и врачами, готовившими убийство советских государственных и партийных деятелей[752].

На тот момент, когда Фадеев пичкал Фаста дезинформацией (неизвестно, верил ли в ее достоверность сам генсек ССП), ключевые фигуры ЕАК были уже арестованы по сфабрикованным обвинениям в измене Родине и шпионаже в пользу иностранных держав. Еще несколько десятков членов и сотрудников комитета, а также косвенно связанных с ним еврейских литераторов и актеров, оказались в тюрьме позднее – как правило, по обвинениям в буржуазном национализме. В большинстве случаев их вскоре осудили и отправили в трудовые лагеря. Так, прозаик Дер Нистер (Пинхус Каганович) не привлек особого внимания следователей, занятых делами главных «заговорщиков». Через шесть месяцев после ареста, произведенного 19 февраля 1949 года, его признали виновным «в преступных связях с националистами и в антисоветской агитации» и приговорили к десяти годам лишения свободы. Он умер в июне 1950-го в одном из подразделений ГУЛАГа[753].

В 1952 году в зале клуба им. Ф. Э. Дзержинского на Лубянке перед военными судьями, тремя генералами, предстала относительно небольшая группа лиц – всего пятнадцать человек из более сотни арестованных. Судебные заседания продолжались с 8 мая по 18 июля, причем далеко не все обвиняемые принадлежали к верхушке ЕАК. Неясно, чем была вызвана необходимость ведения суда в закрытом режиме, но с использованием методов, отточенных еще на публичных показательных процессах 1930-х. Возможно, кому-то в ближайшем окружении терявшего жизненные силы Сталина требовались убедительные – с точки зрения «социалистической законности» – доказательства вины руководства ЕАК. К такому предположению подталкивают следующие оценки из отчета, отправленного в Госдепартамент посольством США в Москве: «…советская правящая группа живет в атмосфере постоянного психотического недоверия и подозрения. <…> Часто возникает ощущение, что в советской иерархической системе вплоть до Политбюро существуют серьезные разногласия относительно политических дел»[754]. С другой стороны, внушительно составленное обвинение могло быть использовано для ответа на запросы иностранных коммунистов.

О ликвидации еврейских организаций и преследовании их сотрудников в советской печати не появилось ни слова. Западные обозреватели рассматривали исчезновение писателей и культурных учреждений, работавших на идише, как часть проводившейся в тот период кампании по борьбе с так называемым буржуазным космополитизмом. Советские источники поддерживали такой взгляд на события в СССР. Например, в 1950-м Илья Эренбург сообщил, что преследованию подвергались «только еврейские космополиты»[755]. Наличествовала эта терминология и в словаре судей во время судебного процесса над ЕАК: на одном из заседаний председательствующий заявил Феферу, что комитет подменил пролетарский интернационализм космополитизмом. На это подсудимый ответил: «О космополитизме не было разговоров» [756].

Космополитизм служил тогда серьезным обвинением, за которым могли последовать увольнение с работы, перекрытие доступа к публикациям, в редких случаях даже арест (в частности, скончались в заключении литературоведы-«космополиты» Исаак Нусинов и Григорий Гуковский). Но высшая мера наказания по этому обвинению все-таки не предусматривалась. Смертную казнь в СССР отменили в мае 1947 года, а в январе 1950-го ввели вновь – за наиболее тяжкие антигосударственные преступления. В советской судебной практике это зачастую означало, что, формально следуя нормам процессуального права, следователи и судьи мастерили на тех, кого требовалось казнить, дела об измене и шпионаже. Например, осенью 1952-го в Киеве трех евреев-расхитителей приговорили к расстрелу за «экономическую контрреволюцию»[757]. Всего с 1950-го по первую половину 1953 года смертные приговоры получили 3892 человека [758].

В результате судебного процесса над ЕАК тринадцать человек, включая Соломона Лозовского, писателей Давида Бергельсона, Давида Гофштейна, Льва Квитко, Переца Маркиша, Ицика Фефера, актера Вениамина Зускина, получили смертные приговоры за сбор и отправку секретной информации в пользу империалистических агентов. 12 августа 1952 года приговор был приведен в исполнение. В числе расстрелянных оказались и второстепенные сотрудники ЕАК – Леон Тальми и супруги Ватенберг. Для конструкторов дела, по-видимому, важным было то, что долгие годы они провели в США. Бергельсон, Гофштейн, Квитко и Маркиш также некоторое время жили за пределами СССР. Даже Фефер дважды в своей жизни пересекал границу. В герметичном советском обществе это вызывало подозрение. Контакты с иностранцами, среди которых в качестве «американских разведчиков» значились даже редактор-коммунист Пол (Пейсах) Новик и просоветский журналист Бенцион Гольдберг, лишь подкрепили обвинительное заключение[759].

В ноябре 1955 года, на раннем – до XX съезда КПСС – этапе десталинизации, приговор по «делу ЕАК» отменили «за отсутствием состава преступления»[760]. Об этом, как прежде и о самом суде, официально нигде не сообщалось, хотя семьи расстрелянных получили справки об их реабилитации. Но в марте 1956-го информация о произошедшем все же распространилась за границей: ее с помощью сотрудников израильского посольства в Москве собрал специальный корреспондент «Forverts» Леон Кристал, посетивший советскую столицу. Разоблачения Кристала и их подтверждение в варшавской газете на идише «Folks-shtime» («Голос народа») вызвали шок на Западе. В результате коммунистические круги понесли существенные потери, а сохранившиеся группы стали, как правило, более критично относиться к СССР. Говард Фаст оказался в числе тех, кто, громко хлопнув дверью, вышел из компартии США[761].

Еврейским активистам в разных странах мира с трудом удавалось подобрать подходящие слова