Несмотря на то что Корнев самоустранился от произошедшего, жизнь в управлении била ключом. На место, указанное Зверевым, тут же была отправлена опергруппа, которая нашла тело мужчины в мокрой одежде. На теле покойного было обнаружено пулевое отверстие, горло мертвеца было перерезано. Все это вызвало очередной шок. Веня Костин, которому пришлось изъясняться с представителями прокуратуры, оправдывался, как только мог, хотя на большинство вопросов, заданных ему, не отвечал ничего внятного и только пожимал плечами. Он важно кивал и уверял прокурорских, что к вечеру непременно объявится майор Зверев и все прояснит. Однако Зверев до вечера не появился, не появился он и на следующий день…

Корнев, который уже больше не мог прятаться от начальства, прервал свое уединение и был вынужден отвечать на вопросы. На большинство из них он давал весьма посредственные ответы, постоянно выдергивал к себе Костина, заставляя его уточнять детали. Однако на третий день после задержаний в Болохово Степана Ефимовича ждал еще один неприятный сюрприз. Костин, который до сей поры хоть как-то его выручал, не явился на работу, а иначе говоря, тоже исчез.

Хомченко Панкрат Степанович, кряжистый коротышка с густой шевелюрой и кустистыми пшеничными усами, воспринял звонок Зверева как настоящий подарок судьбы. Они познакомились под Ростовом, когда Хомченко командовал ротой, входящей в состав семьдесят пятого стрелкового полка. После войны Панкрат Степанович вернулся в Псков и, продолжив службу, дослужился до должности комбата и ныне носил уже майорские погоны. После войны они встретились случайно, когда Панкрат Степанович волей случая стал свидетелем разбойного нападения на семейную пару, в результате которого он сам едва не погиб. То дело расследовал Зверев, и они, узнав друг друга, едва ли не вместе вышли на след сбежавшего преступника. На следующий же день после поимки злоумышленника Хомченко пригласил Зверева к себе домой, познакомил с женой и двумя сыновьями, и они просидели за столом до самого утра. Явившись после устроенной ими гулянки на работу с трехчасовым опозданием и с раскалывающейся головой, Зверев весь день отпаивал свой организм чаем и пришел в норму только к вечеру. Его собутыльник, в отличие от Зверева, утром проснулся свежим и бодрым, что свидетельствовало об отменном здоровье майора.

Сегодня, узнав знакомый голос, Панкрат Степанович тут же принялся рассказывать Звереву о том, как его жена Глашка накануне опрокинула кастрюлю с борщом и при этом обварила ему ноги. После этого Зверев услышал историю о том, как старший сынок Хомченко Димка подстрелил из рогатки голубя, и из-за этого мамку вызвали в школу. Затем пошли россказни о службе и о молодом пополнении. Эти армейские байки Зверев слушал, уже отведя трубку на полметра от уха и сомкнув глаза. Когда Хомченко наконец-то сделал паузу, Павел Васильевич поспешил вставить свое словцо:

– Степаныч, я чего звоню-то, мне помощь твоя нужна.

– Так что за дела? Говори, что нужно.

Зверев изложил суть вопроса, и через два часа они встретились в скверике, расположенном в паре сотен метров от главных ворот части, в которой ныне служил Панкрат Степанович. Когда, как обычно, наглаженный и гладко выбритый майор подсел к уже ожидающему его на лавочке Звереву, они закурили.

– Что за таинственность такая? – поинтересовался Хомченко. – Почему нельзя было поговорить у меня в кабинете? Заодно и выпить по стаканчику, у меня в сейфе на такой случай как раз коньячок завалялся.

Зверев хмыкнул и покачал головой:

– Извини, Степаныч, мне сейчас не до возлияний! Посидим обязательно, но как-нибудь в другой раз. А почему я тебя сюда вызвал, так скрывать не стану: есть у меня основание полагать, что один из твоих сослуживцев причастен к убийству, которое я сейчас расследую.

– Вон оно что! – Хомченко сдвинул на затылок фуражку и подался вперед.

– Это ведь твой батальон в районе Луковки недавно полевые учения проводил?

– Мой. Слышал я, что стрельба в районе монастыря была, а потом еще и труп нашли. Так что, выходит, кто-то из наших к убийству причастен?

– Скорее всего, нет, но кто-то из ваших наверняка знал убийцу и снабжал его вещичками и продовольствием. Ты принес то, что я просил?

– Разумеется! – Хомченко достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок и протянул его Звереву. – Вот список, все, как ты просил. Здесь четырнадцать человек: работники тыла, старшины рот, начальники складов.

Павел Васильевич внимательно прочел написанное и указал в списке на фамилию под номером девять.

– Петька? Думаешь, он шкурничает?

– Что про него можешь сказать?

Хомченко крякнул и пожал плечами:

– В принципе, нормальный мужик. Прижимистый, правда, но для его должности это даже скорее плюс, чем минус. Что еще сказать могу? Воевал на Западном, потом сюда перевелся. Был у нас старшиной роты, а где-то год тому назад его начальником вещевого склада назначили, говорю же, нормальный мужик.

– А семья у него есть?

Хомченко наморщил лоб и откинул назад свою густую шевелюру.

– Точно не помню, вроде женат.

– А дети?

– Кажется, двое, но точно не помню. Погоди, тот, кого вы ищете, ведь, насколько я слышал, в развалинах прятался? Думаешь, пока батальон у Луковки лагерем стоял, Петька к монастырю бегал и провизию ему таскал?

Зверев сложил составленный его собеседником список и убрал его в карман.

– Может, и так, а может, и нет. Дело тут такое… Так ты можешь по поводу жены и детей этого Петьки узнать? Но только без лишнего шума.

– Сделаем, Василич, ты мне завтра часиков в десять позвони, думаю, что к тому времени с твоей задачкой управлюсь.

Зверев кивнул, два майора пожали друг другу руки и разошлись.