Ботрос считает, что все христиане поддерживают Асада, ошибочно думая, что он сумеет их защитить. Однако этого не будет.

Я спрашиваю, что он сам думает об Асаде.

– Честно говоря, мне он нравится. Я чувствую, что он хороший человек, желающий работать для страны. Во время его пребывания у власти сделано немало. Я бы хотел побольше демократии и свободы, однако не таким путем.

На следующий день я встречаюсь с Джорджем в одном из бейрутских центров для беженцев (вынужден умолчать о его месторасположении и названии). Этот высокий сильный 28-летний сирийский христианский музыкант со своей женой искал убежища в Бейруте. Раньше он жил в маленьком городке неподалеку от Дамаска, откуда ему пришлось бежать после того, как сражавшиеся на стороне правительства бойцы-друзы решили построить баррикады прямо под его домом. На крыше заняли позиции снайперы. Сейчас там нет ни электричества, ни еды, ни тепла, ни безопасности.

Еще одной причиной бегства стал страх перед похищением. Повсюду только и говорят о случаях похищений христиан, когда семьям приходилось выплачивать огромные суммы – то же самое происходит сейчас и в Ираке. Как-то вечером он заметил, что его повсюду сопровождает какой-то человек подозрительного вида. После того как он сообщил об этом в полицию, «компаньон» исчез. Его жену, работавшую в Министерстве внутренних дел, возил на работу и с работы шофер из-за риска быть обстрелянной. Оба постоянно чувствовали себя живыми мишенями.

Джордж считает, что даже несмотря на то что их лидеры присягнули властям на верность, большинство христиан настроены против режима. Положение их безнадежно.

– Вне зависимости от того, удержится режим или падет, христиан будут подвергать гонениям. Мы проиграем в любом случае. Я не рассчитываю на то, что смогу вернуться в Сирию, именно потому что я христианин. В Сирии нас повсюду подстерегает опасность. Мое мнение разделяют многие. У нас ощущение, что на смену нынешнему режиму придет гораздо более жестокий.

Я спрашиваю Джорджа о его отношении к нынешним властям. В ответ он долго и громко смеется.

– Это правда, что за последние 40 лет режим обеспечил нам безопасность, но она ложная. Мы всегда должны были следить за тем, что говорим. Одно слово по телефону – и человек мог просто исчезнуть лет на 10–15. Мало кто из сирийских христиан отказался бы от предложения перебраться из Сирии, если бы его получил.

Режим промыл людям мозги, обманув своими заверениями, что ведет борьбу против палестинцев.

– Мы жили в закрытом мире, – объясняет он. – Нам не позволялось быть открытыми в сторону Запада. Мы чувствовали, что отстаем во всех областях. 60 % экономики всей Сирии находилось в руках ближайших родственников президента Асада. Они подняли цены на свои товары и снизили зарплату. В один прекрасный день, когда выплывет вся правда об Асаде, на смену ему придет гораздо худшее правительство. Это как в Иране, в котором до прихода аятолл царил жестокий режим; сменивший его еще ужаснее.

Я спрашиваю, должно ли, по его мнению, международное сообщество прийти христианам на помощь.

– Да, – заявляет он. – Христиане в Сирии все больше и больше чувствуют себя чужими. Мусульмане смотрят на меня так, будто я не принадлежу больше этой стране. Рано или поздно нас вытолкнут, поэтому западный мир должен помочь нам покинуть эту страну.

Сам он даже не может получить визу, чтобы выехать из Ливана. Он застрял в Бейруте.

Я хочу знать, можно ли считать ошибкой церкви то, что она примкнула к режиму Асада.

– Ошибка заключалась в том, что церковь вообще решила занять какую-либо политическую позицию. Но руки у нее были связаны. Церкви необходимо было к кому-нибудь примкнуть, если она хотела иметь защиту. А теперь Свободная Сирийская Армия окрепла, и в ее рядах оказались немало христиан.

Джордж поясняет, что христианам пришлось сражаться на стороне режима, но только потому что они были призваны в армию. Это не было добровольным шагом. «В противном случае их бы казнили». Это стало также еще одной причиной, по которой Джордж решил бежать. Он боялся, что его обяжут участвовать в бойне.

Несколько дней спустя пастор Шади Саад назначает мне аудиенцию в кафе «Старбакс». Это ливанец, который служил в Сирии на протяжении многих лет. Я хочу выяснить, почему христиане все-таки вступили в альянс с режимом, который (это ни для кого не секрет) был жестоким и репрессивным.

– Не следует упускать из виду, что режим Асада опирался на соглядатаев, которые были везде, – объясняет он. – В церковной среде имелись свои агенты, которые прислушивались к каждому слову проповедей. Одно подозрительное высказывание – и священник мог угодить в тюрьму. Я знаю многих, кто мог вычислить агентов среди молящихся.

Собственно, договоренность между церковью и режимом заключалась в том, что пока церковь воздерживается от высказываний о политике, она реализует некоторую свободу.

– Но, несмотря на это, режим вмешивался во все дела церкви, даже во внутреннюю жизнь. Разумеется, он сам принимал решения о распределении должностей на самых верхних уровнях. Церковное руководство назначалось людьми Асада. Конечно же, там не было неугодных властям, – говорит Шади Саад.

Теперь за это приходится расплачиваться. Саад был знаком с двумя священниками, которых впоследствии ликвидировали. Он знал также семью, в дом которой ворвались исламисты, выволокли всех членов на улицу и расстреляли. Он знает множество людей, которые позже были похищены, особенно в Алеппо.

– Это и есть самый большой страх христиан. Гораздо больший, чем необходимость прокормить семью, – говорит он.

Шади Саад заметил в Ливане дух угнетенности.

– Мы служили в Сирии 30 лет, и нам хорошо знакомо это чувство. Мы знаем, каково это, когда кто-то шепчется за твоей спиной. Мы воспитаны так, что не можем говорить некоторые вещи в общественных местах, сообщать о них в письмах, по электронной почте, не говоря уже о том чтобы произносить вслух по телефону. Мы знаем, что это такое – никогда не сметь положительно отзываться о Западе. Мы знаем от наших сирийских друзей, как ощущаешь себя, когда не имеешь права выйти на улицу и рассказать людям, во что веришь. Мы знаем, что такое страх быть брошенным в тюрьму из-за того, что кто-то просто тебя невзлюбил и оболгал. Мы знаем, что такое страх исчезнуть навсегда – так, что никто из семьи потом никогда не узнает, что с тобой на самом деле случилось.

Пастор говорит, что сирийский режим укоренил в людях семена страха настолько глубоко, что они привыкли думать только о