Влас крикнул Прошке, чтобы тот продолжал работать, но берёг коня, и все двинулись под гору к Барышу, двое на конях, один промеж них пеший, как под охраной. Подходя к своему двору, Влас увидел, как его невестки переговариваются с приезжим человеком, а вокруг толкутся ребятишки.

– Это кто такой? – спросил Влас.

– Наш человек, тоже казак, – ответил Федот. – Весёлый парень.

– Скажи ему, чтобы утих, – пробурчал Влас. – А то мои ребята вернутся из лесу, как раз ему намнут бока, что не до смеху будет.

Жердь, перекрывавшая вход во двор, была откинута, земля подметена, на тонком войлоке расставлены кушанья: половина большого сома, вяленое мясо, ломти хлеба, головки чеснока и лука.

– Я мальчонку послал к роднику, – сказал Кондратка. – Скоро и питьё будет.

– Пока рассядемся, и вода поспеет, – Федот оборотился к хозяину. – Зови гостей к столу.

Сели вокруг войлока, как смогли: Максим бочком, Влас тоже, Федот с Кондраткой, скрестив ноги под себя, по-татарски. Федот взял нож и нарезал сомятину и мясо. Влас смотрел на вкусности, и внутри у него ничего не отозвалось. Копчёного сома отродясь не видел, и он напоминал ему залежалое старое сало, вяленое мясо он едал, но так редко, что даже забыл, когда это было. Его утроба была привычна к толчёному овсу, приправленному по большим праздникам молоком, сухарям, капусте и репе.

– Ешь, Влас, – добродушно произнёс Федот. – О своих не беспокойся, и малым и большим Кондратка дал всего, что на столе.

Влас взял кусок сома, понюхал и отправил в рот, сразу ощутив, что там обильно прибыло слюны, а в голове начало хмельно пошумливать. Затем он взял кусок мяса и, не торопясь, съел вместе с ноздреватым нечёрствым хлебом. В брюхе сразу стало теплее, мягкий комок покатился оттуда к горлу, и Влас сытно рыгнул.

– Диво какое, – сказал он, беря кусок сома. – Съел рыбу, мясо, а отрыгнулось редькой.

– Кусай дальше, – хохотнул Кондратка. – Эта еда редьку придавит, как гнёт солому.

Пришёл мальчонка с ведёрком ключевой воды, её разлили по кружкам и смочили рты.

– Я смотрю, Влас, ты время зря не тратил, – сказал Федот. – И огород вокруг сделал, и наполовину избу вывел, и поле под пашню начал ломать…

– Рад бы на печи покачаться, – сказал Влас, вытирая о штаны осаленные пальцы. – Да ртов-то вон сколь вокруг меня, и каждому, хоть раз в день, кусок хлеба положить надо. У меня ещё и свои малые дети есть, на старом месте, вот осенью явятся. И каждый посытиться захочет.

– Вот я и хвалю тебя, скоро твой дом станет полной чашей, – Федот хитро усмехнулся. – Надолго ли? Год ты проживёшь без барского приказчика, на другой год он явится и скажет: где господская запашка, давай ярку, неси яйца… Он с тебя скоро соскоблит жирок, буде он у тебя завяжется.

– Такова моя доля, – хмуро промолвил Влас. – Разве кто живет лучше!

– Вот Максим видел, что люди могут жить по-другому, рядом с тобой, в Промзине Городище. Скажи брат, не так ли?

– Видел, как же, – сказал Максим. – Приказчика на веску вздели, в казаки поверстали мужиков, волю объявили.

– Вот видишь, Влас, – торжествующе заявил Федот. – Степан Тимофеевич Разин пришёл дать людям волю, везде будет казацкая власть.

– Какой мне в этом прок? – перебил разинского посыльщика Влас. – Мне семью кормить надо. Что, раз воля, так и землю пахать незачем?

Федот укоризненно посмотрел на хозяина и сожалеющее покачал головой.

– Воля, Влас, это то же счастье. И не надо за ним идти на Пещаное море, когда оно будет у каждого.

Хозяин задумался надолго, видно, слова Федота царапнули его за душу. Все вокруг молчали.

– Стало быть, ты нашёл своё счастье? – тихо промолвил он. – И больше ты ничего не ищешь?

– От счастья счастья не ищут, – сказал Федот, радуясь тому, что склонил на свою сторону недоверчивого, как волк, ко всему хозяина.

– А я тебе скажу, Федот, что ты не счастье нашёл, а вот этого копчёного сома, и теперь так в него вцепился зубами, что не отпустишь, пока тебе не отсекут голову. Так со своим счастьем и сгинешь.

– Ах ты пень чумазый! – вскричал Федот, вскочив на ноги. – Я к тебе в гости по-доброму явился, а ты меня лаешь! – Гость взялся за саблю.

Максим резво вскочил с земли, схватил Федота за шиворот и оттолкнул в сторону.

– Уймись, казак! Ты сюда пришёл не с мужиками воевать, а рассыпать атамановы грамотки. И ты, Влас, охолонь, а ты, Кондратка, увязывай укладки и посмотри коней. У тебя соль есть?

– Есть, а что?

– Отсыпь Власу половину, он ведь без соли живёт.

На шум во двор вышли все домочадцы, и тут же подъехал воз с брёвнами, с ним пришли Андрюшка и Клим. Их появление убедило Федота не ерепениться.

– Прощай, Влас, – сказал он. – Живи, сколько сможешь.

Хозяин буркнул в ответ и оборотился к Максиму.

– А ты как? Тоже счастье ищешь?

Максим не ответил и пошёл к своему коню.

Гости, не оглядываясь, отправились своим путём, Влас проводил их взглядом и подозвал сыновей.

– С сегодняшнего дня сведём коней, корову и ярок в лес. И сами там будем жить, а то, чую, скоро в наших краях объявится столько охотников за волей и счастьем, что в дым разорят и по миру пустят. А сейчас разгружайте воз, напоите коня и отправляйтесь в лес по другому разу.

Глава четвёртая

1

Синбирский воевода в последние дни августа 1670 года пребывал в сильном беспокойстве: окольничий Барятинский с двумя полками рейтар заплутал где-то в засурских дебрях и не шёл на выручку города, хотя князь Милославский нюхом опытного военачальника ощутимо чуял, что Стенька Разин со своим воровским войском уже совсем близко. Только вот где? Вести о нём приходили самые разные: гулящие людишки, взятые казацкими разъездами в Диком поле, в один голос показывали, что атаман гуляет в Астрахани и о походе на верховые города и думать забыл, казна его полна, казаки и гулящие людишки сыты и довольны; приказчик гостя Гурьева, вырвавшийся с Низа, донёс, что воры забрали под себя все струги и лодки, грузят на них пушки и пороховую казну, а сам Разин во всеуслышанье грозит московским боярам кровавым отмщением за их неправды и спешно готовится покинуть Астрахань.

Чтобы как-то выйти из неведенья, Милославский неделю назад послал Марка-иноземца, польского шляхтича, с товарищами на самое громкое место на Волге, на Переволоку, где воры имели обычай гнездиться, а также